Сага о Хелоте из Лангедока

Глаза его помутнели, и Хелот поспешно сказал:

– Нет, на этот раз мы не станем спрашивать твой разум. Я хочу обратиться к другому свидетелю. К твоему телу. Видишь ли, у моего друга, насколько я помню, был один значок на спине. Ему выжгли его... гм... давно, еще в детстве. Своего рода отметина. Может быть, и у тебя есть такой.

– И что тогда? – Впервые за весь разговор на лице незнакомца появилось оживленное выражение.

– Тогда... – Хелот на мгновение растерялся. Слишком уж НЕ ПОХОЖ был этот раздавленный страхом человек на его друга, смешливого, гордого, вспыльчивого сарацина. – Тогда одно из двух. Либо ты – мой старый друг, попавший в беду, либо его двойник. Во втором случае мы оба постараемся забыть о том, что ты – не настоящий.

– А как ты отличишь, двойник я или настоящий? Хелот почесал бровь.

– Черт его знает. Постараюсь об этом не думать. Снимай-ка рубаху.

Алькасар или его двойник так поспешно подчинился, что Хелот прикусил губу. Он видел, что сарацин тоже измучился неопределенностью и был рад всякой возможности узнать о себе хотя бы что-нибудь.

При свете костра Хелот ясно увидел синюю звездочку, выжженную на спине сарацина, между острых лопаток. «Клеймо для строптивых. Дерзкое поведение и попытка к бегству», – вспомнил Хелот и горько усмехнулся. От этого нового Алькасара никакого «дерзкого поведения» ожидать не приходилось. Хелот коснулся рукой значка, опасаясь, что видит перед собою иллюзию. Но значок никуда не исчез. Он так и оставался, уродуя смуглую кожу.

– Одевай рубаху, – сказал Хелот своему спутнику.

– Ты нашел то, что искал? – с надеждой спросил сарацин.

– Да. – Хелот кивнул несколько раз, лихорадочно соображая, что бы рассказать Алькасару о его прошлом. Одно лангедокский рыцарь знал точно: рассказывать о Гарсеране из Наварры он не станет. Сарацин ждал.

Наконец Хелот заговорил:

– Твое имя Алькасар, и ты действительно мой старинный друг, попавший в большую беду.

– Ты помнишь обо мне что-нибудь?

– Конечно.

– Этот значок, он говорит о принадлежности к какой-то касте, не так ли?

– Да, это знак отличия для воина. Ты был отважным воином и тебе многие завидовали.

Алькасар покачал головой:

– Странно, что я ничего не помню. – Скажи, что ты подумал, когда увидел меня в Серебряном Лесу?

– Я не испытывал перед тобой страха. Но все остальное... люди, демоны, деревья... Пойми, здесь нет ничего, что не пугало бы меня. Расскажи еще о своем друге. Каким он был?

– Он был наглый. Дерзил сильным, насмехался над вспыльчивыми, влюблялся во всех девушек, каких встречал на своем пути, но ни одной не оскорбил. И еще он презирал золото, а из всех вещей на свете ценил одну: свою свободу.

– Мне никогда не сравниться с ним, – сказал Алькасар.

– Ты вспомнишь, каким ты был, – заверил его Хелот. – И однажды снова станешь самим собой.

«Я тебе буду внушать это каждый день», – подумал он про себя.

– Где мы с тобой встретились? – жадно спросил Алькасар. Хелот отметил, что в черных глазах его собеседника появился блеск.

– В лагере одного разбойника по имени Локсли. Потом ты попал в плен, и нам с трудом удалось освободить тебя.

Алькасар вздрогнул всем телом, и ужас снова показался на его лице.

– Белые стены... – пробормотал он. – Да, я помню. Они снятся мне каждую ночь. Мне снится большая белая чаша, и я на самом ее дне, в грязной луже, и никак не могу выбраться, как бы ни старался. Я карабкаюсь по отвесной стене, ломаю ногти, но всякий раз соскальзываю вниз. И там, где царапали мои пальцы, остаются кровавые полосы – Он сощурил глаза и прикусил нижнюю губу. – Что это было, Хелот? Ты ведь знаешь?

– Да, – помолчав, ответил Хелот. – Знаю. Ведь я сам приезжал за тобой, когда ты был в плену. Не бойся этого сна, он в прошлом. То, что тебя пугает, – это всего-навсего соль.

– Соль?

– Да. Когда ты попал в плен, они отправили тебя на соляные копи. Тебе снится карьер, Алькасар. Забудь об этом. Все это никогда не вернется.

– Никогда не вернется? – Он покачал головой. – Это возвращается каждую ночь. И еще Радуга...

Хелот вздрогнул:

– Что ты сказал?

Алькасар повернулся к нему и повторил:

– Радуга. Это самый страшный из всех снов. От него я всегда просыпаюсь...

– Как же Радуга может быть страшным сном?

– Не знаю. Люди говорят, что это добрый знак. Но я боюсь. Знаешь, Хелот из Лангедока, сейчас я вспоминаю: темнота, запах дыма и крови, и кто-то идет на меня, чтобы убить. Но это не страшно. Страшно другое... Вдруг из темноты нарастает звон. И вспыхивает жгучий свет. Сначала желтый, лимонный, он ослепляет меня. Потом оранжевый, от которого ломит глаза. Потом красный, и я начинаю пылать. Все семь полос Радуги, скрученных в сгустки, и каждый пронзает ужасом и болью, и у каждой боли свой цвет... Они вонзаются в меня иглами, ледяными и раскаленными, острыми и тупыми, гладкими и ребристыми... И у каждого цвета своя игла...

– Хватит, замолчи! – Хелот сжал его руку и почувствовал, что ладони у Алькасара вспотели. – Перестань. Все это прошло. Ничто из этого не вернется. Он покачал головой.

– Ты назвал по имени сон о белой чаше, и я перестал его бояться, – сказал Алькасар. – Но у Радуги нет названия.

– Есть! – вскрикнул Хелот, которого осенила неожиданная догадка, мгновенно превратившаяся в уверенность. – У Радуги есть имя, и я знаю его. – Он погрозил кулаком темноте. – Он заплатит за все, что сделал с нами! Только бы мне встретиться с ним...

– Имя, – сказал Алькасар, хватая Хелота за руку. – Скажи мне имя. Скоро ночь, и мне опять страшно.

Хелот посмотрел ему в глаза и увидел в них тоску и старый страх.

– Морган Мэган, – выговорил Хелот. – Вот кто сделал это с тобой. Вот кто превратил тебя в тень прежнего Алькасара. Его колдовством тебя забросило в этот мир. Он разбросал семена своих чар в том мире, где жили мы с тобой... и Дианора.

– Дианора... – Алькасар произнес это имя так же бережно, как в первый раз, когда услышал его, и Хелоту на миг показалось, что они оба по-прежнему в Шервуде, на болотах.

– Кто она? Хелот улыбнулся.

– Она – светлый ангел, – сказал он.

– Я знал ее?

– Да, – ответил Хелот и вздохнул. Было бы отвратительным воспользоваться беспомощностью друга, и потому он ответил: – Ты любил ее, и она отвечала тебе любовью.

Алькасар шевельнулся у костра и незаметным движением выпрямился. Теперь он был почти прежним.

– Я найду ее, – сказал он просто.

У Моргана Мэгана отчаянно звенело в ухе. Он предполагал, что где-то на берегах Адунн кто-то посылает проклятия в его адрес, но это ничуть не трогало озлобленного Демиурга. Он уже привык к неблагодарности своих творений. Ему было безразлично, что о нем говорят. Он принял бесповоротное решение уничтожить мир Аррой и воссоздать его заново, уже без одушевленных предметов. Это в первые годы после освобождения с рудника он был сентиментальным идиотом, вложившим душу в каждое дерево, каждый камень. Теперь же он – умудренный горьким жизненным опытом циник. Никаких разумных существ! Никакой души, кроме его собственной! Он будет владеть своим миром в одиночестве и покое, и никакая сволочь, никакая – включая и эту дурищу, его мамашу Боанн, – не посмеет тревожить уединение великого мага! И тогда у него появится время на самосозерцание, и он, быть может, тоже будет возлежать посреди озера на большом листе кувшинки и играть на дудочке, подобно тому странному философствующему божеству.

Армию Морган набрал неподалеку от границ своего мира. Бравому полковнику, исполосованному шрамами, он объяснил, что хочет стереть с лица земли несколько поселков, население которых... м-м... как бы это сказать... мутировало. Словом, выглядит не вполне обычно.

– Монстры? – деловито осведомился полковник, бравый бородач с длинными пшеничного цвета усами и высоким, лысеющим лбом. – Гоблины? Тролли?

– Да, что-то в этом роде, – признался Морган.

– Понятно. В таком случае плату придется несколько повысить. Шесть гульденов на рыло, пойдет?