Сага о Копье: Омнибус. Том I

Кит-Канан велел воинам подготовиться к обороне на случай атаки. На ночь выставили патрули, но все было тихо. После полуночи, покончив с дневными трудами, Кит-Канан пришел в комнату, где Ситас склонился над телом убитого отца.

— Воины готовы отразить нападение, — осторожно сообщил он.

Ситас не поднял головы.

— Благодарю тебя.

Кит-Канан взглянул в безмятежное лицо отца:

— Он не страдал?

— Нет.

— Он сказал что-нибудь?

— Он не мог говорить.

Кит-Канан сжал кулаки и заплакал:

— Это моя вина! Моим долгом было охранять его! Я настоял, чтобы он приехал. Я пригласил его на охоту.

— И тебя не было с ним, когда на него вероломно напали, — холодно добавил Ситас.

Кит- Канана охватил слепой гнев. Он схватил брата за воротник и поставил на ноги. Тряся его, он рычал:

— Ты был там — и что ты смог сделать?

Ситас схватил руки брата, оторвал их от себя и в холодной ярости отвечал:

— Я Пророк. Я. Я глава эльфийского народа, и теперь ты мне подчиняешься, брат. Ты больше не сможешь скрываться в лесах. И впредь не беспокой меня разговорами о правах Каганести и всякого сброда.

Кит-Канан испустил тяжелый, медленный вздох. Глядя в гневные глаза Ситаса, он сказал себе, что его любимый брат ослеплен ненавистью и горем. И таким же ровным голосом произнес:

— Ты мой повелитель. Ты мой законный господин, и я буду повиноваться тебе до последнего часа.

Так звучала древняя клятва верности. Слово в слово близнецы повторили ее отцу, когда достигли зрелости. А теперь Кит-Канан поклялся в верности своему брату-близнецу, что был старше его всего лишь на три минуты.

28

Бремя власти

Тело Ситэла в спешке доставили в столицу. Ситас чувствовал, что скорость важнее церемоний; он хотел как можно быстрее сообщить народу ужасную весть. Эргот мог напасть в любой момент, а эльфийский народ не был готов отразить нападение.

Жуткая новость обгоняла караван. К тому времени, как тело Ситэла переправили через Тон-Талас, город уже погрузился в траур. На реке плавало столько судов, что ее можно было перейти пешком. Все — от последнего рыбака до могущественнейшего жреца — вышли увидеть Пророка в последний раз. Тысячи эльфов заполнили улицы на пути к Звездной Башне, обнажив головы в знак уважения к погибшему. У Башни кортеж встречала госпожа Ниракина. Она была так потрясена, что не могла идти, и ее принесли из дворца на носилках.

Когда Пророк Ситас шел по улицам во главе похоронного шествия, он не слышал приветствий. Тело отца покоилось в храме Эли, и тысячи подданных пришли попрощаться с ним. Затем, с соблюдением лишь самых необходимых обрядов, Ситэла похоронили рядом с его собственным отцом в великолепном мавзолее, Хрустальной Могиле.

Уже на следующий день Ситас составил ультиматум императору Эргота.

«Мы считаем, что смерть нашего отца Ситэла является не чем иным, как преднамеренным убийством, — писал Ситас. — Эльфийский народ требует возмездия за смерть Пророка. Если Твое Императорское Величество желает избежать войны, мы примем контрибуцию в размере миллиона золотых слитков, требуем изгнания всех подданных Эргота с наших западных территорий и передачи нам всех людей, присутствовавших при убийстве нашего отца, включая Ульвиссена».

Кит-Канан вынужден был задержаться в Ситэлбеке и прибыл в Сильваност спустя два дня после похорон отца, пораженный тем, что Ситас так поторопился с похоронами и ультиматумом Эрготу.

— Почему ты не подождал? — упрекал он брата во время разговора в Звездной Башне. — Я должен был попрощаться с отцом!

Кит-Канан только что вернулся после долгой беседы с матерью, и ее горе усиливало его собственное отчаяние.

— Нет времени для пустых церемоний, — ответил Ситас. — С минуты на минуту может начаться война, и мы должны действовать. Я приказал, чтобы во всех храмах молились и приносили жертвы за нашего отца каждую ночь в течение тридцати дней, а сейчас нужно сплотить народ.

— Неужели люди нападут на нас? — озабоченно спросила Герматия со своего места рядом с Ситасом.

— Не знаю, — угрюмо ответил он. — Они в десять раз превосходят нас по численности.

Кит-Канан взглянул на супругов. Было так странно видеть их там, где обычно сидели Ситэл и Ниракина. Герматия выглядела великолепно, как всегда холеная, облаченная в белое платье с золотой и серебряной вышивкой. И все же от нее исходил холод. Если Ниракина могла внушить любовь улыбкой и кивком, то все, на что оказалась способна Герматия, — сидеть, словно изваяние. И, разумеется, она не встречалась глазами с Кит-Кананом.

Сидя на изумрудном троне, Ситас выглядел напряженным и усталым. Он пытался быстро принимать важные решения, что, как он думал, подобает монарху в смутное время. Тяжесть свалившихся на него забот наложила отпечаток на его лицо и манеру держаться. Сейчас он выглядел намного старше своего брата-близнеца.

В зале никого не было, кроме них троих. Все утро Ситас встречался со жрецами, аристократами, мастерами гильдий и объяснял им, что от них потребуется в случае войны. Произносились патриотические слова, в основном говорили жрецы; но обстановка во время аудиенции была удручающая. Сейчас в зале оставался только Кит-Канан. Ситас подготовил для него особые указания.

— Я хочу, чтобы ты сформировал армию из своих Гончих, — приказал он.

— Зачем? — удивился брат.

— Чтобы противостоять войскам Эргота, если они пересекут границу, проходящую по лесу.

Кит-Канан потер лоб:

— Видишь ли, Сит, моя милиция насчитывает всего двадцать тысяч солдат, и большинство из них — крестьяне, вооруженные копьями.

— Знаю, но больше некому остановить людей между границей и берегами Тон-Таласа. Нам необходимо время, Кит. Кенкатедрус не может пока собрать армию для защиты Сильваноста.

— Тогда зачем, во имя Астарина, ты так торопишься объявить войну Эрготу? У них двухсоттысячная армия, готовая к бою! Ты сам сказал это!

Ситас сжал ручки трона и наклонился вперед:

— А что мне еще остается делать? Простить людям убийство отца? Ты знаешь, что это было убийство. Они подстроили ему ловушку и застрелили его! Неужели это просто совпадение, что Ульвиссен появился рядом, а один из его так называемых лесничих совершил преступление?

— Это подозрительно, — согласился Кит-Канан уже менее строптиво, чем прежде. Он надел шлем и продел ремень в пряжку. — Я сделаю все, что смогу. Сит, — наконец вымолвил он, — но не все готовы сражаться и умирать за Сильванести.

— Любой, кто уклоняется от призыва Пророка, — предатель, — вмешалась Герматия.

— Легко говорить об этом здесь, в городе, но в лесах и на равнинах соседи значат больше, чем далекие монархи, — многозначительно заметил Кит-Канан.

— Ты утверждаешь, что Каганести не станут воевать на нашей стороне? — гневно спросил Ситас.

— Некоторые будут. Некоторые, возможно, и нет.

Ситас откинулся назад и тяжело вздохнул:

— Ясно. Делай что сможешь, Кит. Возвращайся в Ситэлбек поскорее. — Он помедлил. — Я знаю, что ты сделаешь все от тебя зависящее.