Сага о копье: Омнибус. Том II

Красный дракон был уже рядом. Он разинул пасть и выставил вперед когтистые лапы, готовясь вцепиться в тело золотой. За мгновение до столкновения Авроре в голову пришла мысль, и драконица решила действовать, не взвешивая все свои опасения и ни о чем не жалея. Философствовать не было времени — она знала, что должна сделать.

В тот момент, когда красный вихрем взлетел на выступ, золотая драконица вскочила. Аврора выставила перед собой сильную лапу и со всей силы вцепилась в своего врага. Змей Такхизис, не ожидавший от золотой таких действий, с размаху врезался в нее, и два змея тут же переплелись, превратились в клубок из хвостов, шей, ног и когтей. Оказавшись на самом краю выступа, драконы потеряли равновесие и свалились вниз.

Они падали прямо в воды озера, и Аврора потрясенно, с ужасом осознала, насколько силен красный. Грозный змей извивался и корчился, пытаясь вырваться, — еще несколько секунд, и ему это непременно удастся.

— Ты достанешься мне, — яростно прошипел Красный, и голос его был властным и пронзительным, — Ты будешь моей добычей! Я буду носить ожерелье из твоей чешуи!

Аврора судорожно обдумывала, как ей следует поступить. В ее распоряжении осталось единственное заклинание, которое она опасалась применить против своего противника, потому что на извивающегося, сопротивляющегося дракона оно могло и не подействовать. Но если она направит магическую силу против себя самой, то действие будет немедленным, неизбежным… и смертельным.

Она припомнила слова красного. Так, он намерен носить ожерелье из ее чешуи? Будто исполняя его желание, она одним движением, похожим на удар кнута, тугими кольцами обвила свою шею вокруг шеи багрового. Спокойные темные воды окружили драконов. Аврора пропела могущественное заклинание и почувствовала, как сознание покидает ее, уступая место суровому холоду навлеченной ею на себя гибели. Магическая сила потекла по ее телу, превращая покрытую золотой чешуей плоть в безжизненный камень.

Вокруг туловища красного по-прежнему тугой спиралью обвивался твердый, как скала, хвост, а превратившиеся в камень лапы и шея навечно сдавили окоченевшим ожерельем горло безжалостного красного дракона. Золотая драконица, дочь Паладайна, обратилась в недвижный камень, всего лишь статую, украшение или памятник. Но нет… она стала еще и якорем. Аврора уже не почувствовала, как окружила ее холодная вода и как корчился и извивался, утопая, ее враг, когда два чудовища погрузились в темные глубины подземного озера. Не почувствовала она и наполненного ненавистью последнего выдоха красного дракона, от которого поднялась над холодной водой струя пара. Багровый змей еще долго извивался, погружаясь все глубже и глубже, и наконец, навеки лег на дне тайного моря и обратился в камень, как и его соперница.

Казалось, что ее окаменевшая чешуя даже там, на недосягаемой для лучей света глубине, сияет слабым золотым светом.

В приглушенном свете пещеры поблескивало гнездо с яйцами. Вот уже целые эоны стекали по стенам струйки воды, которым предстояло журчать еще много веков.

Металлические шары, окруженные сплавленными друг с другом драгоценными камнями, излучали неяркое сияние, и этот бледный свет выхватывал из мрака призрачного стража, кольцом свернувшегося вокруг кладки. Туманное тело его, хотя и воздушное и эфемерное, имело заметный платиновый оттенок.

Через неисчислимое время поверхность двух яиц начала пульсировать. Золотая оболочка с влажным треском лопнула, и наружу выглянула острая золотая мордочка; извиваясь, выбралось через отверстие существо с гибким змеиным телом. Дракончик заморгал, потянулся и попытался сделать первые, неуверенные шаги.

Вскоре после этого треснул серебряный шар, и показалась другая мордочка. Даже тогда платиновое нечто едва шевельнулось — лишь вытянуло изогнутую шею, гордо подняв похожую на туманную дымку голову над драгоценными потомками.

— Я назову тебя Ауриканом, — прошептал низкий голос; звук доносился извне, не из этого мира, и струей ветра кружился над золотым детенышем. Дуновение пролетело возле серебряного существа, и снова гортанный голос произнес слово, которое стало именем малютки Дарлантана.

Так на Кринне снова появились добрые металлические драконы.

Джон Маддокс Робертс Убийство в Тарсисе

Глава 1

Тонкое снежное покрывало легло на город. Над побелевшими улицами в свете полной луны сверкали серебром шпили замков, остроконечные крыши домов и зубцы стен. Из многих окон лился ровный свет масляных ламп или более живой, желтоватый, — свечной. Над большинством домов к небу тянулись тонкие струйки дыма от каминов и очагов.

Человек, созерцающий это зрелище, нашел его весьма миловидным, хотя и не лишенным всепроникающей меланхолии: целые районы и кварталы города были разрушены и тонули в темноте. Ни единого дымка не поднималось оттуда, не растекалось вокруг домов желто-оранжевое свечение. Наблюдатель с удивлением обнаружил в себе неприязнь к этой мрачной картине. Ведь сам он считал себя истинным поэтом, которых меланхолия и грусть должны притягивать с непреодолимой силой.

Человек стоял у окна под самой крышей постоялого двора «Счастливое возвращение», названного так в те времена, когда этот город еще был большим портом и счастливые возвращения его аргонавтов из далеких морей были обычным делом. Разумеется, учитывая альтернативу, любое возвращение можно было считать счастливым.

Гостиница находилась на небольшом холме в юго-западной части города, по соседству с громадой форта, некогда прикрывавшего гавань. Отсюда, с четвертого этажа, открывалась панорама города. Лишь башни замков и крепостных стен возвышались над уровнем наблюдателя.

Некогда этот город назывался Тарсисом Гордым, подумал человек, Тарсисом Прекрасным и даже Городом Десяти Тысяч Кораблей, хотя это уже было явным преувеличением. Каков же он сейчас? Тарсис Умирающий — вот имя, которого он достоин. Во время Великой Катастрофы море отступило от города, покинуло его, предав, как предает жених свою возлюбленную, сбежав из-под венца прямо со ступеней храма. Караванная торговля кое-как поддерживала с тех пор существование города, но никогда уже Тарсису не суждено было восстановить былое могущество и благосостояние, которые делали его если не королем городов, то уж, по крайней мере, наследным принцем.

Задумчивый наблюдатель уже собрался сочинить трагическую поэму по этому поводу и даже взялся за поиски рифмы к первой строке, но тут его творческий порыв был прерван стуком в дверь его комнаты.

— Входите, — буркнул он, даже не обернувшись.

Вошедший был невысоким коренастым человеком в наскоро наброшенном на ночную рубаху плаще. С головы он даже не снял свой ночной колпак с длинной кисточкой.

— К вам посетитель, — объявил он.

Действительно, вслед за трактирщиком в комнату вошел второй человек, по виду которого сразу было ясно, что даже стучаться в дверь простолюдина было бы ниже его достоинства. Незнакомец был одет в черный бархат с серебристой оторочкой. Его перчатки и сапоги были сшиты из тонкой черной кожи. Черная маска почти полностью прикрывала его лицо. На поясе незнакомца висел изящный легкий меч и составляющий с ним пару кинжал.

— Живо добавь огня, — бросил аристократ хозяину трактира, даже не кивнув в сторону едва тлеющего камина. — И закрой ставни.

— Я предпочитаю бодрящий воздух здешней ночи, — негромко сообщил поэт. При этих словах трактирщик споткнулся и растерянно сжался, втянув голову в плечи. Впрочем, делай, что тебе сказал почтенный гость, и поживее, — облегчил он участь хозяина заведения.

Пока трактирщик возился с дровами, ни гость, ни постоялец гостиницы не произнесли ни слова. Постучавшись, в комнату вошла девушка, дочь хозяина, неся на подносе кувшин, два кубка и блюдо с перемешанными сухофруктами и сухим печеньем. Наполнив кубки, она молча удалилась.