Сага о копье: Омнибус. Том II

— Но я не сказал…

— Бери! — Себастиус поднялся на ноги. — Вреда тебе от нее не будет. Твой фургон — пятнадцатый по счету от меня, зеленый с желтым. Он будет пуст, его хозяин в настоящее время уже далеко…

Эльф шел мимо повозок, машинально считая их. В его голове крутился недавний разговор, он был смущен и запутан. Голова не хотела верить ни единому слову толстяка, а сердце подтверждало каждое из них. Словно он — герой спектакля. Это наверняка спектакль — происходящее не может быть реальностью.

Подойдя к зеленому с желтым фургону, эльф увидел в дверном проеме актера, который играл Даламара. Тот вдыхал ночной воздух и улыбался, лотом заметил рядом смущенного пришельца.

— Думаю, ты новый хозяин фургона, — учтиво произнес актер, одергивая занавески. — Он тебе понравится, но правое переднее колесо последнее время скрипит. Скажешь Роргу об этом, он гоблин и чинит повозки. Но не вздумай говорить Квинсу, гному, если хочешь найти все колеса утром…

— Почему ты уходишь?

— Хочу вернуть назад собственную душу и прожить с ней до конца, — улыбнулся актер.

— Тогда… то, что говорил… — Эльф обернулся к первому фургону, — Себастиус… все правда?

— Наш мир — это то, во что мы верим. Вера бывает сильней, чем любая правда. — Актер поднял руку к красному свету Лунитари, и эльф увидел глиф черного лотоса на ней. Цветок быстро бледнел и скоро совсем исчез.

Актер изящно поклонился, словно заканчивал приветствовать публику перед падением занавеса.

— Что у тебя в руке? — спросил он. — Пьеса?

— Твой монолог в последнем акте, — промямлил эльф. — Я только… хотел почитать… и…

— Давай послушаем твой голос, — ободряюще улыбнулся актер.

Эльф посмотрел на монолог Даламара в руке. Свет Лунитари был ярок и позволял разбирать буквы без напряжения.

— Нет, правда… так блестяще, как ты… я не смогу…

Но актер непреклонно смотрел на него, и эльфу ничего не оставалось, кроме как начать читать. Когда он углубился в текст, то мельком глянул на собственную руку — большое черное пятно проявлялось на коже. Сначала бесформенное, оно начинало приобретать объем и форму. Эльф ощутил, как страх заставил лоб покрыться испариной, — его душа покидала тело.

Не навсегда — она лишь засыпала до той поры, пока он не захочет обрести ее вновь. Внутри расползалась ужасная пустота — голос эльфа задрожал.

— Нет, — сказал актер, — так не годится. Почувствуй ее!

Актер, игравший Даламара, взял за руку эльфа, который пришел, чтобы играть Даламара… И тот оказался уже не пуст — новая душа заняла место старой, — навалилось мучительное горе от разлуки и прощания с друзьями, острая радость свободы и выбора нового пути…

— Вот, уже лучше, — усмехнулся актер. — А теперь исполняй поклон перед публикой.

Эльф поклонился видимым только ему зрителям. Пока — только ему. Но он твердо верил, что придет день, и они заплачут вместе с ним, засмеются под его смех. И будут бешено аплодировать, выкрикивая его имя.

Когда эльф выпрямился, рядом никого не было.

На руке чернел, выпуклый и резкий, глиф лотоса. Самый молодой член труппы Странствующих Актеров Гилеана вошел в зелено-желтый фургон.

В свой фургон.

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмен Второе поколение

Сын Китиары

Глава 1 Странная просьба всадника синего дракона

Осень царила в Ансалоне, осень царила в Утехе. Карамон уже в третий раз за вечер повторил, что никогда прежде не видел деревьев долины в уборах столь пышных и ярких, как нынче. Красным огнем полыхают клены, а листья берез осыпаются на землю червонным золотом, каким сияют новенькие монетки, которыми расплачиваются редкие приезжие из Палантаса. И Тика, жена Карамона, в третий раз кивнула, соглашаясь: и вправду никогда еще не был праздник осени так ярок в Утехе.

Но когда он вышел из трактира — выкатить из погреба новую бочку темно-золотого эля, — Тика рассмеялась и покачала головой:

— Слово в слово то же самое говорил он и в прошлом году, и в позапрошлом. С каждой осенью у него листья все ярче и ярче, скоро они станут всех цветов радуги!

Посетители встретили ее слова дружным хохотом. Самые неугомонные принялись подшучивать над гигантом, когда он вернулся в трактир с огромной бочкой на плече.

— В этом году все листья какие-то тускло-коричневые, — сказал один скучающим тоном.

— И вдобавок сморщенные, — подхватил другой.

— Ну да, и осыпаются слишком рано, даже не пожелтев-то как следует, — заявил третий.

Карамон был глубоко уязвлен. С жаром принялся доказывать он маловерам, что все совсем не так, и даже потащил двоих вон из трактира к ближайшему клену. Пригнув книзу толстую ветку, он тыкал их в листья чуть ли не носами, приговаривая: «Ну, кто из нас прав?»

Шутники — старинные завсегдатаи трактира — нехотя соглашались, что прав Карамон. Листья и в самом деле никогда еще не были так прекрасны, как в эту осень. После этого Карамон, надувшись от гордости, словно он собственноручно красил каждый листок, сопровождал посетителей обратно в трактир и ставил проспорившим бесплатную выпивку. Это тоже повторялось из года в год.

Но нынешняя осень действительно была необычной для трактира под вывеской «Последний Приют». Никогда еще не случалось в этих краях такого наплыва постояльцев, и Карамон был склонен приписывать это оживление на дороге все тем же листьям. Действительно, многие приходили в долину в том числе и полюбоваться на удивительные деревья, что росли только здесь и нигде больше во всем Кринне. Не так давно установившийся мир побуждал к созерцанию прекрасного.

Но основной целью путешественников были все же не деревья, тут не брался спорить даже романтик Карамон. Близившийся Совет Магов привлекал людей гораздо больше, чем разноцветные листья — как бы хороши они ни были.

Ибо Совет Магов Кринна собирался крайне редко — только тогда, когда главы трех орденов — Белого, Черного и Алого — решали, что пора обсудить текущие дела. Но если уж виделась такая необходимость, созывались все — от недоучек-неофитов до седых стариков, о которых еще при жизни слагались невероятные легенды.

Маги всего Ансалона съезжались этой осенью к Башне Вайрет, чтобы принять участие в Совете. Было приглашено и несколько умельцев из народа Серой Драгоценности, они не пользовались магией и не творили заклинаний, но были известны как искуснейшие мастера магических предметов и драгоценностей. Не менее почетными гостями были пятеро или шестеро гномов.