Сага о копье: Омнибус. Том III

— Эта та, которая начинается словами «Век Силы то был»? — Сильван вполголоса напел мелодию песни, которую ему однажды довелось слышать.

— Да, Ваше Величество, это та самая песня.

— Спойте ее для меня. Мама однажды пела ее, это было в тот день, когда мне исполнилось тридцать. Тогда я впервые услышал историю моего деда. Мама прежде никогда о нем не рассказывала, как не рассказывала и потом. Видимо, чтя ее, и другие эльфы никогда не упоминали короля Лорака.

— Я тоже, почитая вашу матушку, не стану о нем рассказывать. Ее боль понятна. И все мы разделяем ее каждый раз, когда поем эту песню. Гордыня привела короля Лорака и его страну к гибели, но немалая вина лежит и на нас — ведь это мы, избрав легкий путь, покинули свою родину и оставили его сражаться в одиночестве.

Если б весь наш народ остался здесь, если б эльфы из королевского рода и их приближенные, солдаты и мастеровые, маги и жрецы собрались вместе и, невзирая на сословные различия, стали плечом к плечу против драконов — то, я уверен, мы отстояли бы свою землю.

Послушайте эту песню, в ней рассказывается история короля Лорака.

Песнь о Лораке

Век Силы то был, Век Короля-Жреца и его вассалов. Завистью к магам снедаем, Так король им сказал: «Длань я свою налагаю На ваши владения, бойтесь!» Мага смирились, у них Лишь высокая Палантаса Башня осталась. Только и к ней подступил, Дабы силу свою испытать, Король Сильванести, Лорак Каладон его звали. Око Драконово в страхе Пред королем взмолилось: «Не оставляй меня здесь, в Истаре, иначе Я пропаду. А коль я пропаду — и мир весь погибнет!» Внял той мольбе Лорак И Драконово Око В Сильванести из Башни унес, И там его в тайне хранил. Время беды настало, время Такхизис, Владычицы Мрака И драконов ее — война пришла в Сильванести. Свой народ созывает Лорак И велит всем покинуть родные земли, Гонит всех, говоря: «Лишь во мне спасенье народа! Я один одолею Владычицу Мрака!» Все ушли, даже дочь любимая короля Алана. Вот он остался один. И тогда Драконово Око Стало его манить своей темнотой. И погрузился в Сон король Сильванести, В Сон деревьев, источающих кровь эльфийскую, В Сон текущих слезами рек, В Сон смерти. И явился ему Циан Кровавый, дракон, любимец Такхизис, И зашипел злорадно, передразнивая Лорака: «Лишь во мне спасенье народа!» Снова и снова: «Лишь во мне спасенье…» А Сон опускался на Сильванести И губил эту землю, Корежил деревья, что кровоточить начинали. И наполнялись речные русла слезами эльфов. То были слезы Лорака, Что стал рабом дракона Циана, Любимца Зла, любимца ужасной Такхизис, Единственного, в ком была сила.

— Теперь я понимаю, почему матушка не любила слушать эту песню, — с болью в голосе выговорил Сильван, когда последняя нота, протяжная и печальная, замерла над рекой и только эхом вторило ей тихое щебетание какой-то птицы, — и почему наши люди не любят вспоминать об этом.

— Но нам нужно об этом помнить, — Ролан говорил взволнованно, — и петь эту песню нам следовало бы каждый день. Кто знает, может быть, песня о нынешнем времени была бы такой же трагичной и жестокой? Мы ведь не изменились. Лорак Каладон, несмотря на все предостережения мудрецов, верил, что он достаточно силен для того, чтобы победить Глаз Дракона. Таково было искушение, такова была его гибель. А нынче мы в страхе укрываемся за щитом, жертвуя многими жизнями, лишь бы сохранить сон.

— Какой сон? — испуганно переспросил Сильван. Он подумал о Сне Лорака.

— Нет, я не имею в виду нашептывания дракона. Того Сна уже нет, но мы отказываемся пробудиться и посмотреть правде в глаза, а значит, сон продолжается. Сон о прошлом. Сон о славе минувших дней. Эльфов нельзя винить за это. — Ролан глубоко вздохнул. — Я и сам люблю с гордостью вспоминать давно прошедшие времена. Но те из нас, кто сражался рядом с вашим отцом, знают, что прошлое не может быть исправлено. Так и должно быть. Мир меняется, и мы должны меняться вместе с ним. Мы должны стать частью его, иначе мы однажды проснемся в цепях, которыми сковали себя сами. — Ролан на минуту перестал грести и обернулся, чтобы взглянуть на Сильвана. — Вы понимаете, что я хочу сказать, Ваше Величество?

— Думаю, да, — осторожно ответил тот. — Но я-то как раз принадлежу миру. Я пришел извне, и, возможно, именно я сумею вернуть наш народ в мир.

— Надеюсь, Ваше Величество, — улыбнулся Ролан.

— Думаю, мне это удастся, потому что я лишен греха гордыни. — Сильван перестал грести, радуясь минутной передышке. Он сказал эти слова как бы в шутку, но тут же стал серьезным. — Гордыня — порок нашей семьи. Предупрежден, значит, вооружен, — тихо, почти про себя добавил он.

Снова крепко сжав весло, он принялся грести.

Бледное солнце тонуло в реке за деревьями. День исчезал медлительной тенью, будто сломленный той же изнурительной болезнью, что губила Сильванести. Ролан внимательно наблюдал за берегом, выискивая удобное место для причаливания и ночного отдыха. Сильван смотрел на другой берег и потому увидел то, что пропустил кират.

— Ролан! — зашептал юноша торопливо. — Гребите быстрее к западному берегу! Скорее!

— Что случилось, Ваше Величество? — встревожился Ролан. — Что вы видите?

— Там! Смотрите, там, на восточном берегу! Разве вы не видите? Быстрее, пока они не сняли нас стрелами!

Ролан перестал грести и с сочувствием улыбнулся юноше.

— Вас больше никто не преследует, Ваше Величество. Эти люди, которых вы видите на берегу, — ваши подданные. Они пришли взглянуть на вас и почтить ваше прибытие.

Сильван не мог опомниться от изумления.

— Но… Откуда они узнали?

— Им сообщили кираты, Ваше Величество.

— Так быстро?

— Я говорил Вашему Величеству, что мы умеем быстро доставлять вести.

Сильван покраснел.

— Извините, Ролан. Я не хотел усомниться в ваших словах. Но это… Моя мать часто отправляла гонцов в Квалинести, где живет ее золовка Лорана. Так мы поддерживали связь с нашими родственниками в том королевстве. Но им требовалось много дней для того, чтобы преодолеть подобное расстояние. Вот я и подумал…

— Вы подумали, что я слегка преувеличиваю. И вам не следует извиняться за это передо мной. Вы пришли из мира, который лежит за щитом, мира огромного и полного опасностей, которые тают и вновь возникают, подобно тому как прибывает и убывает луна. Здесь, в Сильванести, нам известна каждая тропа, каждое дерево, что склоняется над ней, каждый цветок, что растет у этого дерева, каждая птица, что свила гнездо у его подножия, каждая белка, что скачет по его ветвям. Стоит только появиться новым песням у птицы или белке растопырить в тревоге ушки, как нам об этом уже известно. Ничто здесь не может удивить нас. И ничто не может остановить. — Ролан нахмурился. — Поэтому мы, кираты, находим странным, что дракону Циану Кровавому Губителю удается так долго ускользать от нас. Этого не должно быть. Но тем не менее это так.

Река вынесла путников к эльфам, стоявшим на восточном берегу. Их жилища, расположенные на деревьях, ни один человек не сумел бы разыскать, поскольку стены и кровлю этих домов создавали искусно переплетенные ветви. На земле сушились расстеленные сети, лодки были вытащены на берег. Народу вышло немного — это была всего лишь маленькая рыбачья деревушка, но зато здесь собрались все до единого ее жителя. Даже больных вынесли к реке, и они лежали, завернутые в одеяла, облокотясь на подоткнутые подушки. Все пристально смотрели на лодку.

Невольно Сильван перестал грести и убрал весло на дно лодки.

— Что мне следует сделать, Ролан? — нервно спросил он.

Ролан обернулся и одобряюще улыбнулся:

— Просто будьте самим собой, Ваше Величество. Это все, что им от вас нужно.

Ролан стал грести к берегу. Течение тут было более быстрым, и Сильван очутился лицом к лицу с эльфами раньше, чем ожидал. Прежде он всегда присутствовал с матерью на парадах и войсковых смотрах, и сейчас он узнавал то чувство неловкости и собственной ненужности, которое овладевало им тогда.

Лодка поравнялась со стоявшими на берегу. Он посмотрел на них молча, потом застенчиво кивнул и поднял руку. Никто не выкрикивал приветствий. Никто не помахал ему в ответ, как он того ожидал. Эльфы молча провожали его глазами, но это молчание было таким значительным, что тронуло Сильвана гораздо сильнее любых приветственных возгласов. В этом молчании, в этих глазах он читал отчаянную надежду, надежду, давно преданную и поруганную.

Глубоко растроганный, Сильван перестал махать и вместо этого протянул им руку, как протягивают ее тонущему, стараясь помочь ему удержаться на воде. Но вот река унесла лодку прочь, вот они уже миновали поворот, и толпа эльфов исчезла из виду.