Сага о пришельцах из будущего. God, save England!

Марго снова замолчал и отпил из поднесенного слугой кубка славного вина, что с берегов Гаронны. Коннетабль встал и медленно подошел ко входу в шатер, осматривая сквозь сгущающуюся темноту воинов и слуг, занятых своими делами во дворе лагеря.

Юон перевел дух и продолжил:

— Я к графу снова обратился, призывая его благоразумным быть и вспомнить, что клялся он на Святых мощах вас поддержать, монсеньор. В ответ на это опять поднялся шум. Кричали все, кто услышал и мои слова понял, кроме того странного рыцаря и графа. Во взглядах их была угроза, да грозились они и вслух. Я не внимал сему, вручив судьбу свою Господу, и продолжал увещевать Гарольда. А тот сидел молча, в лицо мне глядя, но будто не видя меня. Потом он молвил — так, чтобы все могли слышать его. Сказал тогда граф, что скорее погибнет, чем отдаст свою страну чужеземцам. Его, напомнил он, к клятве принудили силой и теперь она ничем его не обязывает. И еще велел он предать мне вам, что никогда не сдастся и, пока в груди его бьется сердце, сделает все возможное, чтоб путь вам преградить, в чем надеется и верит на помощь Божью. Ответом на слова сии раздались одобрительные возгласы. Саксы подняли вверх свои мечи и топоры, и все, как один, вскричали: 'Долой, долой' — это их воинственный клич, монсеньор. Я ж выждал снова, пока уляжется шум, а сам тем временем следил за рыцарями саксов — танами. Мне показались они воинственными, эти горячие упрямые бородачи с косматыми головами и длинными усами. И снова внимание мое привлек тот рыцарь, о котором я помянул ранее. Он выделялся спокойствием и короткой стрижкой головы. Он тоже рассматривал меня и показалось мне, что смотрит он, как на редкую диковину или гада чудесного, пред его глазами появившегося. Такой взгляд был у него, монсеньор. И одежды его отличались от коротких туник варварского вида, надетых на остальных рыцарях, и руки его были закрыты сшитыми тщательно рукавами камизы, отличая его соседей, у которых из туник торчали их волосатые руки. И вид его — такой спокойный, отличный от воинственного вида его соседей, почему-то напугал меня, монсеньор. А остальные рыцари кричали, неумеренно прикладывались к кубкам и тут же заедали все это обильной пищей, многие раскраснелись от обильных возлияний, но крепко сжимали мечей рукояти. Народ сей показался мне диким, необузданным и варварским, но воинственным. Вооружены они мечами и огромными боевыми топорами. А шлемы у них из дерева и бронзы, и доспехи были не на всех рыцарях. Но осмотр мой прервал Гарольд, дав знак окружающим замолчать, и я снова продолжить смог свою речь. Будучи уверен, что собравшиеся ловят каждое мое слово, я поднял руку в направлении графа и произнес над ним анафему Святой церкви за клятвопреступление его, сказав, что Святой Отец объявил сей его поступок святотатственным. Никто свой голос поднять против меня не осмелился после этих слов. Лишь рыцарь, о котором поведал я ранее, улыбался, как сам Сатана. Граф же вцепился пальцами в подлокотник кресла и побледнел. Я своими очами видел, как побелели костяшки его пальцев. Он сидел, не двигаясь и не глядя мне в глаза. Однако окружающие его люди встревожились, многие осеняли себя крестным знамением и со страхом поглядывали на своего предводителя и того рыцаря. Но тут со своего места встал брат короля, Гирт Годвинсон, и полагая, что не знаю я их языка, громогласно обратился к рыцарям на саксонском, говоря: 'Братья и соотечественники! Если бы эрл Нормандский не боялся наших мечей и топоров, он не пытался бы притупить их папским проклятием. Если бы он верил в свое войско, то не стал бы нам надоедать, подсылая гонцов своих. Святой Отец такой же человек, как и мы, хотя и осененный Божьей благодатью, но так же ошибающийся. Бог на нашей стороне, что доказал нам чудом своим, прислав на помощь отряд отборных стрелков. Вдумайтесь же, тэны, стал бы Вильгельм предлагать нам земли к северу от Хамбера, если б последствий своей затеи безрассудной не боялся? Стал бы он в разговоры с нами вступать, если б в правоте дела уверенность имел? Нас его хитрость не прельстит, знаем мы, что он обещал своему войску. А обещал он тем, кто последует за ним, ваши земли, ваши дома. Истинно молвлю — ни одной пяди земли не оставит он вам и детям вашим! Так что выберем мы: выпрашивать хлеба кусок в изгнании, как трусы, или за свою свободу и землю биться с оружием в руках? Ответьте мне!' И тогда, словами его одушевленные, равно и видом бесстрашным, рыцари снова издали свой воинственный клич и дружно подхватили: 'Победим или умрем!' Гирт же обернулся к графу Гарольду и молвил ему: 'Брат мой, ты не можешь отрицать, что клятва твоя Вильгельму на Святых мощах — по доброй воле иль по принуждению, хоть ничего не значит, но дана пред Богом. И хотя видно благожелательное отношение Божье к земле нашей, зачем тебе брать на свою душу грех лишний — войны из-за клятвопреступления? Ни я, ни брат твой Леофвайн ни в чем не клялись. Для нас это просто война, потому как за землю родную страдаем мы. Так пусти нас сразиться с этими норманнами. Если ж нам повезет, ты нам поможешь, если погибнем — отмстишь за нас'.

— И что ответил Гарольд? — спросил Гильом монаха, который вновь умолк, чтоб дух перевести.

— Монсеньер, он встал с кресла, за плечи Гирта обнял и молвил дружески и задушевно: 'Нет, брат мой. Мне ль страшиться самому сразиться с врагом? Да ежели даже я погибну в битве нераскаянным грешником, лишь я поведу своих людей, и штандарт мой будет развеваться над их головами — и более ничей. Не унывайте! Бог и Правда на нашей стороне, мы победим и прогоним захватчиков с земель наших. Кто пойдет за Гарольдом? Пусть каждый выскажет волю свою!' И тут Эдгар, сакс, которого вы в заложниках держали, монсеньер, вскочил на скамью и вскричал: 'Последуем за Гарольдом! Мечи наголо, саксы!'

Рауль де Тессон, бывший в свое время другом Эдгара-заложника, вздрогнул и уставился в лицо Юона Марго. Монах между тем продолжил свой рассказ:

— Они выхватили свои мечи из ножен и размахивали ими, крича громогласно: 'Пойдем за Гарольдом, нашим истинным королем!' Потом Гарольд, как помстилось мне, тронутый этим проявлением чувств его людей, выпустил своего брата из объятий и меня поближе подозвал. Обратившись на хорошей латыни, он велел мне идти и сказать вам, монсеньер, что в битве с вами встретится обязательно, и да будет на все Божья воля. После этого я отправился обратно в путь, задержавшись только, чтобы с несколькими монахами, что из аббатства Уолтхэм, перемолвится. Монсеньер, отряды Эдвина и Моркера еще не подошли к войску Гарольда, но слухи ходят, что Бог, храня Англию, прислал Гарольду в помощь отряд арбалетчиков с оружием сказочным, на несколько сот ярдов громовыми стрелами бьющим.

— Отряд? И велик ли он? Громовые стрелы? Не пустые ли слухи, принес ты нам, монах? — грозно спросил герцог, нахмурясь.

— Не знаю, монсеньор, пусты сии слухи или полны, но так говорят в народе и монахи мне это передали. А отряд велик, не меньше трех сотен воинов, все в великолепных одинаковых одеждах, с оружием из стали.

Юон умолк и поклонился. Настала тишина. Первым нарушил ее де Тессон:

— Хе, монсеньор, три сотни арбалетчиков, пусть даже с мощными арбалетами, каковые, я слышал, у руссов и византийцев встречаются, не слишком английское войско усилят. У нас стрелков все равно больше, к тому ж кроме арбалетчиков и лучники многочисленные есть, и пращники, и метатели дротиков, как нормандские, так и бретонские. Не сомневаюсь, монсеньор, что подавим мы их стрельбу, — заметил коннетабль, обернувшись и глядя на помрачневшего герцога.

— Знаю, знаю мой верный Рауль, что превосходим мы в этом англичан. Но слухи эти мне не нравятся. Не вздумал ли Гарольд весь народ против нас настроить?

— Народ? Быдло есть быдло, монсеньор, и нашим доблестным рыцарям оно противустать не может, какую бы толпу не поднял против нас наш противник, — граф Фергон Бретонский пренебрежительным жестом отмел слова Гильома.

И вновь настала тишина, прерванная словами герцога:

— Быть посему: мы выступаем на рассвете.

Норманны провели большую часть ночи, исповедуясь в грехах, получая причастие и готовясь к битве. Священники исповедовали грешников до самого утра. Весь лагерь охватила предбоевая сумятица, которая улеглась лишь, когда луна высоко поднялась в небе. Люди уснули где попало, часто прямо на земле, закутавшись в плащи и свернувшись калачиком. Взад-вперед расхаживали часовые, на шлемах которых отражался блеск звезд, прислушиваясь к вою стай волков, бродивших вокруг лагеря в поисках объедков, выбрасываемых в мусорные кучи.

В начале ночи возникла сумятица, когда часовой, стоявший ближе всех к берегу, заметил двух лазутчиков, пытавшихся подобраться к лагерю. Отряд под командованием Фиц-Осберна, неожиданно для саксов выбравшийся из лагеря, настиг пытавшихся убежать шпионов и схватил их. Приведенные к герцогу, они злобно смотрели на окружающих, явно готовясь к смерти. Но Гильом лишь рассмеялся и приказал их развязать, а затем угостить вином. А потом он лично провел их по лагерю, после чего отправил восвояси, чтобы рассказали они своему господину, какой порядок и дисциплина царят у нормандцев и сколь грозно их войско.

Одо, епископ из Байе, брат герцога, преспокойно улегся спать в своем шелковом шатре, повесив позади себя на кол свою кольчугу и положив рядом булаву, чтобы она была у него на всякий случай под рукой.

Герцог же оставался на ногах до полуночи, совещаясь с баронами, а потом лег на свое ложе и вскоре задремал, в полусне думая о том, чем сейчас занят его противник. Готовится к битве, исповедуется или по древнему саксонскому обычаю пирует перед битвой? Вскоре Гильом забылся беспокойным сном, терзаемый кошмарными снами, в которых его настигала непонятная сила, и чей-то голос вопрошал, зачем он с бою пытается взять то, что по праву принадлежит другому.

На рассвете, после мессы, герцог велел снести частокол и башни лагеря, и повел свое войско тремя отрядами по дороге, которая тянулась к холму, именуемому Тэлхэм, а через этот холм — к окраине Андредсвелда.

Первый отряд, состоявший в основном из французов Иль-де-Франса, фламандцев и воинов из Пикардии, возглавляли граф Эстас Булонский и сенешаль Фиц-Осборн. Этот отряд должен был стать на правом фланге войска и шел по дороге первым. В этом отряде были и тысяча нормандцев, возглавляемых юным Робером де Бомоном. Это было первое его ратное дело и он гордо гарцевал на лошади, стремясь показать всем, что готов достойно выдержать это испытание.

Второй отряд, из одних нормандских всадников, возглавлял сам герцог. Восседавший на мощном арабском боевом коне, присланном ему из Арагона, Гильом ехал в одной кожаной накидке с нашитыми на нее стальными кольцами. Просторные рукава с разрезами спускались чуть ниже локтей, а сама накидка, тоже с разрезами на подоле со спины и с боков, доходила почти до колен, нисколько не стесняя движений герцога. Кольчугу, меч и шлем герцога вез Роберт, а сам Гильом был вооружен только булавой, свисавшей с луки седла, и держал в руках полководческий жезл. Рядом с герцогом ехал епископ из Кутанса. Он был в своем пастырском облачении, с епископским посохом в руке. Тут же верхом на коне, рядом со своим братом — герцогом был и епископ Одо, в белой сутане поверх кольчуги, вооруженный булавой, ибо его духовное звание не дозволяло ему проливать кровь. Рядом с ним ехал, высоко держа полученный от Папы штандарт, ранее неизвестный рыцарь — Тустен Фиц-Рой Ле Блан, чрезвычайно гордый порученной ему задачей. Герцог предлагал доверить несение штандарта одному из знаменитых и блистательных сеньоров, Раулю Коншскому или Готье Жиффару, но они с благодарностью отклонили столь высокую честь, предпочтя ей опасности битвы. Рядом со знаменем ехал и коннетабль, Рауль де Тессон. Граф Мортен вместе с Неелом Сен-Совером по прозвищу Шеф-де-Фокон, одним из знаменитейших рыцарей Нормандии, также находились в этом отряде, возглавляя ратников из Контантена. Оруженосец вез впереди него прикрепленное к кончику копья знамя Сен-Мишеля. Сразу за ними ехал Ральф де Монтгомери во главе многочисленного отряда из Белема и рядом с ним держались ветераны-нормандцы Жиффар и Гурней. А впереди нормандского отряда ехал знаменитый скальд Тайлимфер, на скаку жонглируя своим мечом, и, для поднятия духа воинов, во весь голос скандируя-распевая 'Песнь о Роланде':

— Во весь опор несется Карл Великий,

Поверх брони висит брада седая,

Вокруг него французские дружины

Несутся вскачь…

Третий отряд, который должен был занять левый фланг, вели за собой графы Ален Фергон и Айме Тур. В этом отряде собраны были бретонцы и люди из Мэна, Анжу и Пуату, а также немецкие добровольцы и наемники с берегов Рейна.

Герцог Нормандский, решив атаковать Гарольда на его позициях, собрал для боя все свои силы. Он поставил на карту все, понимая, что это его единственный шанс. Всего в войске было почти семь тысяч человек, в том числе не менее тысячи двухсот всадников, на шесть сотен больше лучников, метателей дротиков и арбалетчиков, и почти три тысячи одоспешенной пехоты — спешенных рыцарей, сержантов и вавассоров. Никто из ратников еще не облачился в полный доспех, чтобы тяжесть снаряжения не затрудняла движение войска в недолгом, но трудном пути. Дорога шла над подножием холма, ниже которого раскинулось болото Певенси, чьи испарения стесняли дыхание людей. Бряцало оружие, ржали кони, разнообразные вымпелы и знамена развевались над движущимися вперед отрядами. Когда солнце поднялось и стало припекать, все изрядно вспотели, а длинная линия копий блестела в его лучах, словно стальная змея, извивающаяся вдоль дороги. Запахи человеческого и конского пота, болотных испарений и раздавливаемого ногами и копытами навоза сливались в одну непередаваемую никакими словами атмосферу. Сильно досаждали налетевшие со всей окрестности на запахи злые осенние мухи.