Сага о Вигдис и Вига-Льоте. Серебряный молот. Тигры моря: Введение в викингологию

Растительные мотивы, почерпнутые из франкского искусства и образы «каролингского льва» в скандинавском искусстве эпохи викингов сливаются с характерным для него ленточным плетением и звериным орнаментом. Однако несомненно в искусстве норманнов и англо-саксонское, и ирландско-шотландское, и кельтское влияния.

В X–IX веках в скандинавской орнаментике появляются новые элементы западно-европейского искусства, а в позднем еллингском стиле находят широкое распространение образы «большого зверя», полностью заполняющие своими сплетающимися драконьими телами плоскость изображения и вытесняющие звериный орнамент.

Вообще в Скандинавии до начала христианизации в орнаментике преобладали условные схематизированные образы, прежде всего зверя, змея и коня.

Для стиля Усеберга наиболее характерен, например, «зверь хватающий», а для стиля Борре — изображения животных, обращенных головами к середине вещи. Стиль же рунических камней отличается извивающимися лентообразными драконами и змеями. Вполне возможно, что стиль Еллинге и Борре является возрождением старых традиций скандинавского искусства с новыми западноевропейскими элементами.

Искусствоведы выделяют следующие стили орнаментального искусства древних скандинавов:

Вершиной искусства резьбы по дереву стали порталы норвежских ставкирок.

В истории скандинавской средневековой архитектуры различают три типа церквей:

— собор — прежде всего, Нидаросский в Трондхейме, который построен по английским образчикам готической архитектуры в XII веке;

— каменные церкви простых геометрических очертаний, состоявшие из двух пределов;

— и, наконец, наиболее интересные по архитектуре деревянные (из вертикально установленных, а не горизонтально уложенных, как в русских деревянных церквях, бревен) церкви, порталы которых покрыты красивейшей резьбой — так называемые ставкирки.

Драпа, Нид и песни Эдды

Скальдическая поэзия, столь похожая на бязь скандинавской резьбы, совершенно неприемлема для современного человека. Для того, чтобы объяснить, чем именно, приведем сразу подстрочный перевод одной из вис:

Готова тому, кто был добр в сердце, Золотая рака моему Славлю я святого конунгу Он посетил богов господину.

Современный читатель вряд ли догадается, что для викингов она звучала приблизительно так же, как для нас звучит следующая строфа:

Готова златая рака Доброму сердцем Моему господину святому, Любимцу богов, Которого я прославляю.

В приведенной висе обращает на себя внимание крайняя запутанность текста. Именно в изощренной форме и заключался смысл скальдической поэзии, ибо форма должна была не обнаруживать смысл, то есть актуальное настоящее, и так хорошо известное аудитории скальда, а, наоборот, с помощью особых, строго регламентированных, приемов скрывать его, ибо только особая вычурность формы и возможность ее варьирования заново в каждой новой висе могли сделать простой факт настоящего предметом поэзии.

Многочисленные кеннинги с эпитетами почти не оставляют места в строке для сообщения каких-либо фактов, ибо объемы строки были строго ограничены законами скальдического творчества.

Кеннинг — это замена существительного обычной речи двумя существительными, из которых второе определяет первое, например, «дракон моря» — корабль. Приведем наиболее распространенные кеннинги: «буря копий» (битва), «море меча» (кровь), «огонь битвы» (меч). Могли быть и многоступенчатые кеннинги.

Например, М. И. Стеблин-Каменский, один из самых известных во всем мире скандинавистов-медиевистов, приводит следующий кеннинг: «метатель огня вьюги ведьмы луны коня корабельных сараев», где «конь корабельных сараев» — корабль, «луна корабля» — щит, «ведьма щита» — секира, «вьюга секиры» — битва, «огонь битвы» — меч, а «метатель меча» — воин, то есть просто «он»!

По сути дела, виса — это не текст в современном смысле этого слова, она практически ничего не сообщает о конкретном событии. И если для слушателей скальда герои висы были легко узнаваемыми людьми, а о событии не было необходимости сообщать всю информацию, но лишь часть ее, для воспроизведения картины целого, то для современного слушателя висы нуждаются в комментарии.

Именно поэтому при записи саг в XIII веке было необходимо объяснять, когда и в связи с каким событием была сочинена та или иная виса. В противном случае возникала опасность неправильного толкования.

Основная заслуга скальдов состоит в том, что они впервые избрали предметом поэзии не эпическое прошлое, а единичный факт настоящего, часто самый прозаический.

Скальды всегда сочиняли висы о том, что видели сами, или, по крайней мере, слышали от очевидцев. «Вы должны, — говорил Олав Харальдссон скальдам перед своей последней битвой, — быть здесь и видеть то, что произойдет. У вас тогда будут не одни только рассказы других. Ведь вы должны после рассказывать и сочинять стихи обо всем этом».

Скальдические стихи сочинялись по свежим следам событий, их содержание было заранее предопределено фактами действительности.

Невозможность высказать в глаза заведомую ложь, следовавшая как из актуальности (современности) самих вис (ибо описываемые события всегда были известны слушателям, а многие принимали в них непосредственное участие), так и из веры древних скандинавов в магическую силу слова (лживое слово — посягательство на благополучие того, кому льстят), была на протяжении многих веков доказательством верности скальдических стихов, многие из которых использовались в качестве исторических источников.

Скальдическую поэзию можно назвать хитросплетением речи, полной условностей и завуалированных намеков, ориентированных на догадливость и определенный фонд знаний слушателей.

Она качественно отличается от эпической поэзии — мы имеем в виду песни «Старшей Эдды», в которых собраны все известные нам сказания о богах и героях древнего Севера. Ибо сказители, передававшие из поколения в поколение песни «Эдды», считали, что лишь воспроизводят древние строки и легенды, и ничего не могли добавить от себя. Они не осознавали себя авторами строф — в отличии от скальдов, которые первыми в истории литературы стали считать себя непосредственными авторами, хотя их авторство и было направлено лишь на форму, но не содержание.