Сага Смерти: Мгла

Ладно, кровосос с ним, сейчас не до того. Я похлопал себя по груди, по бокам. Никакого оружия, одежда — крепкие широкие штаны, ботинки, свитер, куртка. Интересно, как я выгляжу? Какого цвета волосы, какой рост? Я провел ладонью по лицу, ощупал щеки, нос, лоб. Нос — большой, твердый и прямой, подбородок такой же. Колючая щетина, лоб не очень высокий, но и не слишком узкий.

— Ты что застыл? — прошипела рыжая. — Давай шевелись!

А решительная девка. И недобрая какая-то, будто ее что-то гложет изнутри, поэтому она зла на весь мир. Еще раз оглядев комнату, я прикинул, что к чему, и сказал:

— Так, слушайте оба. Марат — ложись на пол под окном, Катя — стань слева от двери. Я — справа. Как встану, Марaт, каблуками выбиваешь стекло. И сразу ноги вниз не опускай, постарайся, чтобы эти, снаружи, тебя увидели. То есть увидели твои ноги, понимаешь?

— Чтоб решили, что мы еще связаны, — проворчал он. — Ясно, не нуди.

— Я не нудю, а даю четкие инструкции. Потом переворачивайся, встань на колени и постарайся собой комнату от них загородить. Они могут внутрь попробовать через окно заглянуть, так вот чтоб не засекли, что мы развязаны уже. Как встанешь — ори на них. Обзывайся как-нибудь, по матери, чтоб из себя вывести. Я с такими… религиозниками уже сталкивался, они не переносят, когда их чистую светлую веру глумят. Потому попробуй про Зону что-нибудь кричать, какая она вонючая и пакостная…

— Да понимаю я! — перебил он, мучительно морщась и растирая ладонями виски. — Как тебя… Алекс, все ясно, хватит трындеть!

Я кивнул.

— Вот и хорошо. Подруга, а мы с тобой становимся по сторонам от двери и, когда они внутрь заскакивают, вырубаем их. Сразу договоримся: я — первого, ты — второго, ну а дальше как получится.

— Ладно. — Она протянула руку.

— Что? — спросил я, глядя на ее ладонь.

— Нож давай.

— Это еще зачем? — удивился я.

Вывести Катю Орлову из себя оказалось очень легко. Глаза её блеснули, кулаки сжались.

— Что значит зачем?! Это мой нож. Попользовался — назад давай!

Покачав головой, я отошел к двери, стал сбоку от нее.

— Алекс! Нож назад, я сказала, быстро!

— Подруга… — начал я.

— И не называй меня подругой! — Она еще повысила голос.

Марат, стоя на коленях рядом с окном, хмуро наблюдал за нами.

— Ого, да у тебя истерика начинается, — удивился я. — Ладно, не подруга, слушай: сейчас не в том дело, чей это нож. Нам отсюда выбраться надо, причем быстро, сама сказала. Ты — женщина, я — мужчина. Оружие будет у меня.

И тут она меня ударила. Резко, быстро, неожиданно — врезала ногой в бедро, я поставил блок, но оказалось, что это обманное движение, и на самом деле рыжая другое имела в виду — стукнуть меня ребром ладони по шее. У нее почти получилось, отвести и этот удар я не успел, только задрал плечо и нагнул голову, почти прижавшись к нему ухом, так что она попала мне по черепу. Ребро ладони у девчонки было как дерево, но и у меня черен не из ваты. Я отшатнулся, она с разворота нанесла удар другой рукой, но я отскочил и залепил ей оплеуху.

Это вышло неожиданно и для меня самого, и уж тем более — для Кати Орловой. Ладонь у меня широкая и тяжелая, как выяснилось, думаю, в голове у девчонки раздался оглушительный звон.

Рыжая упала на колени. Я сжал ее левую руку и вывернул, чтобы опрокинуть на пол мордой, то есть личиком, и выкрутить за спину обе руки. Женщина должна знать свое место, я считаю. Как и мужчина. Охотничьи ножи для мужчин, столовые — для женщин.

Но Катя Орлова так не считала. И прежде чем я успел уложить ее в позу номер два, она костяшками сжатых в кулак пальцев стукнула меня в то место, находящееся выше колен и ниже живота, которое так дорого сердцу каждого настоящего мужчины.

Боль разом отрезвила меня, прочистив голову от тупой ломоты в висках и затылке. Я едва не заорал, выпустил запястье девчонки, схватившись обеими руками за пострадавшую область, отскочил и ударился о стену. Вместе с болью пришла ярость — тихо зарычав, я бросился обратно, озверевший настолько, что почти всерьез вознамерился свернуть рыжей шею. Она привстала навстречу, поднимая руки…

Удар. Еще один. Звон в голове — да громкий какой! Комната качнулась, пол прыгнул вверх и врезал мне по скуле. Весь мир перевернулся…

Я моргнул.

И понял, что лежу на боку, прижавшись щекой к грязному линолеуму. В голове все еще гуляло эхо звона. Рядом в похожей лозе лежала Катя Орлова, над нами стоял Марат.

Пластиковый нож был в его руках.

— Идиоты! Дебилы недоделанные! — тихо, с холодной яростью цедил он. — Вы, два придурка, один — дурак, другая — дура! Какого хрена вы деретесь в комнате рядом с теми, кто вас связал?! Вы совсем долбанулись оба?! Валить отсюда надо — а они друг другу интерфейсы бьют!

Злость оставила меня. Стало даже немного смешно — а ведь и вправду, как два кретина себя ведем. Вернее, как кретин и кретинка. Я приподнялся, потрогал голову над ухом, куда напарничек врезал кулаком, и сел, поджав ноги. Катя тоже села. Глаза ее горели, взгляд скакал с меня на Марата и обратно.

— Ладно, убедил, — тихо сказал я. — И вправду дурацкая ситуация. Все, пора сматываться отсюда. Дай нож, сделаем все, как я предлагал… — И я протянул руку.

— Хрен тебе, — ответил на это Марат.

— Почему? — спросил я.

— Да ты ж псих неуравновешенный! — Он глянул на рыжую. — Мы с ним что, и впрямь напарниками были? Где я такого напарничка себе откопал больного на мозг?

Я покачал головой.

— Не-е, это она больная. Видел же — первая напала. А я что не так делал? Ясно же, с ножом в такой ситуации мужик должен быть…

Катя резко встала, и от этого у нее, должно быть, закружилась голова — слегка покачнувшись, она отступила к стене, положила на нее ладонь. Я машинально шагнул к девчонке и приобнял за талию, поддерживая. Лицо ее исказилось, она оттолкнула меня. Вот чертова феминистка!

— Знал я одного мужика, — сказал я, отходя назад. — Причем не помню теперь ни как его зовут, ни кто он вообще такой был. Но вот помню, как он говорил: всем феминисткам надо перерезать фаллопиевы трубы и ссылать в Сибирь, снег убирать. Снега там много.

Марат поднял глаза к потолку, будто тоже пытался вспомнить, кто это говорил. У меня в голове встала картина: поздняя осень, холодно, ночь, костерок горит, вокруг сидят стадкеры, и один, сбежавший в Зону от злой жены, произносит эту фразу. На мгновение показалось даже, что в памяти медленно всплывает бледный овал лица, и вот сейчас я вспомню его имя, вернее, кличку… Как же его… И — заодно уж — как же меня?…