Саксонский сад

– Франек, веди же себя прилично! – опять увещевает его сестра. – Это фонтан, правда, пан Болеслав? Ах, какой красивый!

Я молчу, размышляя, однако, не о фонтане, а о двадцатилетнем Владеке, который стоит в своем бархатном картузе, широко разинув рот. Между тем публика снова глазеет на нас, панна Зофья снова краснеет, я сам чувствую себя несколько смущенным. К счастью, Биби, пользуясь тем, что обидчик ее погрузился в созерцание, вырывается у него из рук.

– Держи ее, Владек! – кричит мама.

– Лови, Владек! Лови! – вторит ей панна Зофья.

Начинается погоня, во время которой Биби, выскочив из-под ног пробегавшего ребенка, попадает на шлейф дамы, зацепляется веревкой за саблю военного и, наконец, когда какой-то старик ударяет ее палкой, поджимает хвост и покоряется судьбе. Я замечаю, что гуляющая публика всерьез заинтересована случаем с Биби, накидкой панны Зофьи и картузом пана Владислава, – все это вместе взятое отнюдь не придает мне бодрости.

– Мама, пойдем дальше! – просит стройная Зося.

– Идем, – отвечает мама, – только не по середине. Здесь гуляют одни франтихи, и я сгорю со стыда, если на нас и дальше будут этак смотреть.

Мы сворачиваем в аллею направо и находим свободную скамью. Возле тира какая-то девочка катает обруч, другая прыгает через скакалку, третья подбрасывает огромный мяч, а несколько мальчиков бегают взапуски и кричат.

Один из них, в матросском костюмчике, подходит к нам и, поклонившись, спрашивает:

– Скажите, пожалуйста, который час?

– Три четверти третьего.

– Ах, какой вежливый мальчик! – шепчет мама.

Матросик замечает Франека; с минуту они смотрят друг другу в глаза и, наконец, варшавянин, вторично поклонившись маме, говорит:

– Вы не позволите, пани, вашему сыну поиграть с нами?

– Охотно! Охотно! Иди, Франек, поиграй с этими милыми мальчиками, – отвечает мама. – Ах, какие чудесные дети у вас в Варшаве!

В мгновение ока оторопевшего Франека окружает кучка детей, и начинается допрос:

– Мальчик, ты играть умеешь?

– Во что ты умеешь играть?

– Да это какой-то слюнтяй…

– А ты откуда приехал?

– Мы с мамой, и с Зосей, и с Владеком из… мы… из К…

– Ну, давайте играть в генерала, – предлагает матросик. – Вы будете солдатами, я генералом, а новичок конем.

– Хорошо!.. Хорошо!.. Ура!..

Через минуту маленький Франек, подстегиваемый кнутом, мчался во весь опор по аллее, закусив зубами веревку. Генералы и солдаты то и дело сменялись, но приезжий из К. неизменно оставался конем и скакал до тех пор, пока от усталости и ударов хлыста не упал наземь, плача навзрыд. Товарищи его рассыпались во все стороны, как воробьи.

– Ах, что за негодники эти варшавские дети! Ах, сорванцы! – кричала перепуганная мама, стряхивая с Франека пыль, вытирая его и успокаивая.

Но вот наступил конец и этой неприятности, и мы двинулись поперек главной аллеи к молочной.

– Господи Иисусе! Что за шлейфы у этих дам! А какая тут пыль! Просто невозможно дышать… Словно тут прогнали стадо овец, – жаловалась мама.

– Пан Болеслав, – спрашивает прелестная Зося. – А для чего эти бочки?

– Для поливки улиц.

– Ах, верно! Оттого тут в аллеях такая грязь! Пыль и грязь… Вот так сад! Да у нас и на выгоне лучше.

– А где тут сажают овощи? – прерывает мама.

– Тут не сажают овощей, – отвечаю я.

– Не сажают? А фруктовые деревья есть?

– Фруктовых деревьев тоже нет.

– Нет? Так для чего же вам этот сад?

– Это, собственно говоря… для свежего воздуха.

– Хорош свежий воздух! Нечего сказать!.. Вы тут все перемрете от такого свежего воздуха. Ах, какая вонь! Отчего это?

– О, это ничего, не обращайте внимания, пани! Мы идем сейчас по аллее, примыкающей к Крулевской улице, ну, а там немножко пахнет от водостоков.

– Ага! О-о-о!

Но вот и молочная. Мои спутники внимательно смотрят на наслаждающихся молочными продуктами варшавян. Я зову официантку.

– Чего изволите?

– Крынку простокваши и ситного хлеба, – отвечает мама.

Официантка таращит глаза.

– Мама, не стоит, – шепчет Зося, – что-то неприятно выглядит эта простокваша. У нас и прислуга не стала бы есть такую.

– Фью! – свистит Владек. – Разве это простокваша? Это сыворотка. У нас в К. простоквашу можно ножом резать.

Поняв, в чем дело, официантка исчезает.

(Я замечаю, что первоначальное восхищение Саксонским садом убавилось у почтенной мамы процентов на тридцать.)

– Пан Болеслав, – обращается она ко мне, – а детская площадка далеко отсюда? Пойдемте к этим бедняжкам…

Возле Желязной Брамы мы вторично пересекаем главную аллею и выходим к площадке, сплошь усеянной живыми человеческими телами. Дети и няньки их, сбившись, как сельди в бочке, сидят тут, лежат, спят, плачут, шьют, разговаривают – словом, делают, что кому взбредет в голову.

– О, раны Христовы! – восклицает мама. – Как? И вот тут, на этой площадке, где ни травинки, в пыли и тесноте, играют здешние дети? О, боже, боже!.. Да у нас в деревне телятам – и то лучше! Посмотри, пан Болеслав, какой крошка! У него, верно, и зубки еще не режутся, а он уже здесь. Няня! Няня! – окликает она какую-то женщину. – Почему ваш ребенок так плачет?

– А потому, милостивая пани, что нет молока в бутылочке, ему нечего сосать.

– Так ребенок из бутылки сосет! А где же его мать?

– Пани с паном гуляют в саду, только пани сама не кормит.

Моя почтенная приятельница гневно махнула рукой, и мы пошли дальше.

– Скажите, это молельня? – улыбаясь, спрашивает Владек, указывая на огромное причудливое здание в швейцарско-китайском вкусе.

– Это летний театр.

– Ага! А вот то каменное здание наверху, похожее на кофейник?

– Это резервуар для воды.

– Ага!.. А это что за овраг?

– Пруд.

– Пруд без воды? Хи-хи!.. А вон там мальчик с гусем?