САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

– Много водки? – задал актуальный вопрос Сакуров.

– Полтора литра, - успокоил его Семёныч.

– Полтора – это хорошо, - одобрил Сакуров, пропуская гостей в ворота. Эти ворота замыкали П-образное подворье, состоявшее из дома и сарая с погребом. Крыши сарая и дома соединялись двухскатным навесом, под которым было удобно хранить сухие дрова и ходить в любую непогоду через задние двери дома в сарай. В сарае Сакуров оборудовал загон для будущей свиньи и курятник для будущих кур. Выходя из дома, Сакуров запирал все двери, заднюю и дверь парадного крыльца. Раньше, по упоминавшемуся преданию коренных односельчан, двери в деревне никто на замок не запирал. Но «демократия» внесла в жизнь свои коррективы, и теперь приходилось остерегаться по-всякому.

– На что водку брали? – полюбопытствовал Сакуров.

– А это Марфаламеев трёх петухов приговорил, - хитро усмехнулся Семёныч. – Пока ты спал, мы уже туда-сюда и обернулись.

Варфаламеева Семёныч упорно называл Марфаламеевым, а усмехался со значением. Дескать, я своих петухов для сына поберегу, а за счёт марфаламеевских мы слегка гуднём.

– Почём петухов сдали? – задал хозяйственный вопрос Сакуров, отмыкая заднюю дверь.

– По сто, - ответил Варфаламеев и стукнулся головой о косяк. – На стольник слегка поправились, а на двести…

Троица вошла в избу, Варфаламеев с Семёнычем привычно уселись за обеденный стол, первый стал резать хлеб, а второй выставил три пол-литры.

Сакуров достал из духовки кастрюлю щей, разлил густое варево по мискам, украсил стол банкой домашних томатов Жоркиного приготовления, и застолье началось. Приятели чинно налили водку в три стакана, чинно выпили, а Семёныч, ставя свой стакан на стол, промахнулся и упал с табуретки. Варфаламеев занюхал первую хлебом, поднял Семёныча и укоризненно поинтересовался:

– А грибы?

– Совсем забыл! – спохватился Сакуров, смахнул с нижней губы указательным пальцем каплю вонючей водки и пошёл за солёными грибами. Их Сакуров держал в сенях в двухвёдерной кадушке.

– Ничего себе щи, - снисходительно похвалил Семёныч, первым делом выуживая из своей миски кусок тушёного мяса. Тушёнку делал Жорка из собственной свинины, поэтому есть её, в отличие от магазинной, можно было в любом виде.

– А вот и грибы! – объявил Константин Матвеевич и хлопнул о столешницу миской с пикантной закуской. Он скоренько нарезал в миску репчатого лука, залил грибы подсолнечным маслом и даже посыпал всё это сушёным укропом.

– По второй? – предложил Варфаламеев, схрумкав пару грибков.

– Можно, - солидно разрешил Семёныч, после чего компания надолго замолчала. Сначала выпили, потом, как следует, закусили. Тостов не произносили, но по очереди приложились к банке с томатами, чтобы хлебнуть сока, затем врезали по третьей и дружно закурили. Семёныч с Сакуровым курили дешёвые отечественные сигареты, Варфаламеев пристрастился к самосаду. Иногда, когда получалось, он не чурался и более цивилизованного курева.

– Хорошо, - констатировал Семёныч и чуть, было, снова не упал с табуретки. Но Варфаламеев вовремя подхватил его и прислонил к столешнице, подставив под нос собутыльника пепельницу. Поухаживав за односельчанином, бывший штурман с сомнением возразил:

– Неплохо. А твоя не припрётся?

– Пусть только попробует! – пригрозил Семёныч.

– Нечего ей здесь делать, - неуверенно поддакнул Сакуров, хлебнул томатного сока, и беседа заладилась.

Приятели неторопливо обсудили текущие сельскохозяйственные проблемы, Варфаламеев поведал о своих планах на лето, а Семёныч ни с того, ни с сего отругал Сакурова за то, что он посадил в огороде дерево неизвестной породы. Сакуров обозвал Семёныча дураком, и они чуть не подрались. Но их развёл Варфаламеев, который стал горячо и убедительно рассказывать о Японии. Вообще, бывший штурман дальней военной авиации имел обширнейшие познания в различных областях разных отраслей знаний. А особенно он любил поговорить о далёких экзотических странах, где никто из приятелей не бывал. Сакуров, имея среднее мореходное образование и плававший исключительно в акватории Чёрного моря, имел о Японии представление самоё тёмное. Вообще, он с трудом верил в своё японское происхождение, никому из своих новых знакомых о нём пока не говорил, но его выдавало лицо. Оно логично запечатлело в себе черты неведомого японского предка, и теперь многие принимали Сакурова или за обыкновенного среднего азиата, либо за русского, но с очень крепкой татарской родословной. Слушая Варфаламеева, Константин Матвеевич с недоумением задавался вопросом: почему он сам раньше не прочитал и узнал чего-нибудь о Японии кроме того, что японцы хуже других переносят алкоголь? Наверно, в повседневной суете и трудах насущных, да ещё вдали от родины почти сказочного предка, ему было просто недосуг и неинтересно этим заниматься. Вот если бы предок проявил интерес о нём, Сакурове, а у последнего появилась бы возможность съездить в сказочную Японию, тогда другое дело.

Семёныч, профессиональный пролетарий, не прочитавший за всю свою жизнь больше двадцати книг, тоже слушал, но вид при этом сохранял иронический и загадочный. Что явствовало о его намерении поведать о чём-то своём. Такие выступления Семёныч, как правило, привязывал к теме предыдущего повествователя, но всегда старался сделать это так, чтобы подчеркнуть пустяковость всякой, кроме его, Семёныча, темы.

– Японцы – довольно многочисленная нация, - рассказывал Варфаламеев, - но так как они все живут на сравнительно маленькой территории, то у них очень большая плотность населения…

– Так, - хитро прищурившись, соглашался Семёныч и наливал в граненые стаканы водку.

– …Поэтому они, японцы, издревле привыкли экономить пространство в любом его измерении…

После этого сообщения собутыльники выпили и снова закурили.

– …Вследствие такой экономии и своеобразная архитектура, и некоторые особенности японского быта, - продолжил Варфаламеев, хрустя грибком. – Где ещё можно встретить шест для сушки белья вместо верёвки, натянутой поперёк двора? Или раздвижные ширмы вместо нормальных дверей? Или взять, к примеру, эту вишню-сакуру, которую Алексей Семёнович совершенно зря называет бесполезным деревом…

– Так, - ещё хитрей прищурился Семёныч. Казалось, он был весь внимание, но на самом деле самая суть произносимого Варфаламеевым не касалась сознания профессионального пролетария.

А Варфаламеев едва заметно моргнул Сакурову и продолжил дальше.

– …Ведь эта японская вишня-сакура меньше нашей шпанки (9) раз в двадцать, а то и в сорок. Однако урожая с неё можно собрать вёдер пять, не меньше. При этом ягода крупная, вкусная, очень сладкая и из неё можно делать самогон без всякого сахара, который японцы так и называют – сакэ. То есть сокращённо в честь своей плодоносной вишни-сакуры. А плодоносить она, вишня-сакура, начнёт уже на следующий год…

Варфаламеев снова моргнул Сакурову, Сакуров тоже моргнул Варфаламееву, и тот продолжил:

– Но самое её, японской вишни, большое достоинство, это всё-таки её рост, - заявил Варфаламеев. – Ведь её можно посадить за забором так, что её ни одна собака не увидит, а урожай можно собирать, сидя на четвереньках. То есть, ни одна собака, опять же, не увидит, какая она плодоносная и никто не попытается её выкопать или, в лучшем случае, не прибежит просить веточку на прививку к своей облезлой шпанке…

Они оба, Варфаламеев и Сакуров, в упор посмотрели на Семёныча, и поняли, что сказанное бывшим штурманом ещё не вполне дошло до него. Однако они оба знали, что Семёныч крепок на голову и, однажды услышав что-либо, когда-нибудь это обязательно переварит. А, переварив, сделает выводы, и первый прибежит за веточкой для прививки. А заодно и раззвонит о чудесной вишне по всей округе.

– …Экономия японцами любого пространства даже отразилась на качестве их поэзии, - наконец сменил «садовую» тематику Варфаламеев. – Поэтому, в отличие от других народов они изобрели очень коротенькие стишки, которые называются «хокку» и «танка». Хокку – это трёхстишие из, соответственно, пяти, семи и пятисложных стихов …