Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)

– Ну и что, что безбожники? Сам-то отец Хадли не нашел мне работу и не оплатил наши счета. Нет, именно союз предоставил мне работу, и я достаточно зарабатываю, чтобы выплачивать аренду и покупать пищу. Меня не интересует, как их называет отец Хадли, главное, что они хорошо отнеслись ко мне.

Элен презрительно ухмыльнулась.

– Хорошая у меня семейка. Муж коммунист и дочь, у которой никогда нет времени зайти домой.

– Наверное, она занята, ты же знаешь, какая у нее ответственная работа. Сестры из колледжа Святой Марии говорили на выпуске, что ей повезло, что она будет работать с таким знаменитым врачом.

– Конечно, но должна же она иногда приходить домой?

Могу поспорить, что она не была в церкви с тех пор, как закончила колледж.

– Откуда ты знаешь? – сердито спросил Том. – Разве церковь Святого Павла единственная в Сан-Франциско?

– Знаю, – ответила Элен. – Я это чувствую. Она не хочет приходить к нам, потому что зарабатывает теперь уйму денег и стыдится нас.

– А чем ей гордиться? Твоими церковными проповедями или ребятами на улице, которые все еще перешептываются и смеются ей вслед. Что ей за радость приходить домой?

Элен пропустила его речь мимо ушей.

– Не хорошо, если девушка ночует не дома, – упрямо твердила она. – Мы с тобой знаем, что творятся там, на холмах, где все спят с чужими женами и пьянствуют. Я тоже читаю газеты.

– Дженни хорошая девушка, она не будет этим заниматься.

– А я не уверена. Соблазн всегда сладок, а мы ведь с тобой знаем, что она уже вкусила соблазна.

– Ты что, не веришь ей? – сердито спросил Том. – Ты веришь этим двум ублюдкам, а не собственной дочери?

– А почему она тогда не пошла в суд? Если в их словах совсем не было правды, то чего ей было бояться? Так нет, она взяла тысячу долларов и заработала славу шлюхи.

– Ты ведь отлично знаешь, почему она так поступила, – ответил Том. – И можешь сказать за это спасибо своей церкви. Они даже не пожелали пойти в суд, чтобы подтвердить ее добропорядочность. Побоялись, что родителям парней это не понравится, и они урежут свои еженедельные пожертвования.

– Церковь послала ее учиться в колледж и обеспечила работой.

* * *

– Так на что же ты тогда жалуешься?

Элен тихо сидела на кухне, прислушиваясь как муж сердито сбрасывает ботинки и раздевается в спальне. Потом она поднялась и пощупала водогрей. Горячая ванна должна немного успокоить боль, от дождевой погоды опять разыгрался артрит.

Она взяла спички и наклонилась к нагревателю. Чиркнув спичкой, отвела в сторону рычаг запальника, пламя вздрогнуло и спичка потухла. Не было газа, красный флажок был поднят вверх. Она встала и пошла за кошельком, но в нем не было монет по двадцать пять центов, только пятицентовые и десятицентовые монеты. Сначала она хотела попросить монету у Тома, но потом решила, что и так достаточно наслушалась обвинений в свой адрес. Ладно, придется обойтись сегодня без ванны, оставить это удовольствие на утро, когда она вернется из церкви. Элен прошла в ванную и остатками теплой воды сполоснула лицо. Когда она вышла, Том по пояс голый стоял на кухне. Элен бросила на него быстрый взгляд и отвернулась.

Том зашел в ванную и стал шумно плескаться, внезапно пошла холодная вода. Он выругался про себя, быстро вытерся полотенцем, вынул из кармана монету в двадцать пять центов и опустил ее в щель счетчика. Красный флажок опустился, он удовлетворенно кивнул.

Войдя в спальню, он не закрыл за собой дверь и не обратил внимания на легкое шипение, доносившееся из нагревателя. Он присел на край кровати, а через минуту со вздохом лег, коснувшись плечом жены. Она повернулась к нему спиной.

«Ну и черт с ней, – подумал он, поворачиваясь набок. Наверное, коммунисты правы со своей идеей свободной любви. В конце концов, мужчина не может жить с такой женщиной».

Глаза его начали слипаться, он слышал мягкое дыхание жены, она спала. Он улыбнулся в темноте – при свободной любви у него будет достаточно женщин, тогда она попляшет. Веки его сомкнулись и он соединился со своей женой во сне. И в смерти.

* * *

Дженни сидела на кровати, прикрыв простыней наготу и смотря широко открытыми, испуганными глазами на стоящую в дверях женщину. На другой стороне кровати Боб торопливо застегивал рубашку.

– Ты думаешь, что он бросит меня ради тебя? – крикнула женщина Дженни. – Ты думаешь, ты первая? Разве он не говорил тебе, сколько раз я заставала его в подобной ситуации? – В ее голосе прозвучали нотки презрения. – Или ты думаешь, что он действительно любит тебя? – Дженни молчала. – Скажи ей, Роберт, – сердито сказала женщина. – Скажи ей, что сегодня вечером ты хотел заняться любовью со мной, а когда я отказалась, ты приехал сюда. Скажи ей.

Дженни взглянула на доктора Гранта. Лицо его было белым, он не смотрел в ее сторону. Потом он взял с кресла пальто и подошел к жене.

– Ты так возбуждена, позволь мне отвезти тебя домой.

Домой. Это слово больно кольнуло Дженни. А их дом – его и ее, о котором он говорил?.. Ведь здесь они были вместе, здесь любили друг друга. Сейчас-то он имел в виду другое место.

– Я всегда возбуждена, не так ли Роберт? Каждый раз ты обещаешь мне, что это никогда не повторится. Но мне-то лучше знать. Хорошо, – голос ее прозвучал резко и холодно. – Пошли, но прежде скажи ей.

– Пожалуйста, дорогая, – быстро сказал он, – в другой раз, не сейчас.

– Сейчас, Роберт. Сейчас, или весь мир узнает о докторе Гранте – специалисте по абортам и великом любовнике.

Он повернулся и посмотрел на Дженни.

– Вам придется уйти, мисс Дентон, – грубо сказал он. – Вы видите, что я не люблю вас. Я люблю свою жену.

И почти в тот же самый момент, когда за ним захлопнулась дверь, в старом многоквартирном доме на другом конце города раздался взрыв. Когда пожарники вытащили из огня тела, они сказали, что жертвам повезло. Они умерли еще до пожара.

9

Чарльз Стандхерст познакомился с Дженни Дентон в возрасте восьмидесяти одного года. В восемь утра весенним утром тысяча девятьсот тридцать шестого года он находился в клинике Колтона в Санта-Моника. Его только что поместили на операционный стол. Дженни участвовала в операции в качестве старшей хирургической сестры.

Он почувствовал, как его ноги привязали к операционному столу и быстро закрыли простыней. Теперь, даже если он поднимал голову, то не мог видеть нижнюю часть своего туловища. Откуда-то сзади к нему подошла Дженни и подняла простыню.

Его смутил равнодушный профессиональный взгляд, с которым она рассматривала интимные части его тела. После пяти жен, бесчисленного числа любовниц, более чем сорока детей, о существовании которых он знал точно и только восемь из которых родились в браке, ему было странно, что кто-то так беспристрастно разглядывает его. Ведь столько жизней выплеснул этот фонтан.

Дженни опустила простыню и подняла голову. В ее умных серых глазах промелькнула легкая усмешка, и ему стало ясно, что она все поняла.