Салам тебе, Далгат! (сборник)

– Вай, диляй, гьание ячIе, эбельул [53] , – протянула старуха и, приблизившись, принялась обнимать ее, смущая и забрасывая вопросами.

– Бабушка про учебу спрашивает, Бика́, – стали переводить девушке.

– Наш язык не знает она, – оправдывался чей-то голос.

– Мои тоже не говорят. Я им на своем, они на русском, – произнесла одна из собравшихся.

В это время вернулась Чамастак с одним стаканом на подносе.

– Баху крепче надо.

– Дильа абчIи, я же говорила, – нахмурилась хозяйка, доставая шумовкой из кипящей воды вареные курде с молозивом.

– Честно говоря, – возмущенным полушепотом обратилась Манарша к окружающим, – Баху ведет себя, как ханша. На всех мавлидах всегда она главная, на всех зикрах всегда она читает. Очень любит « лиля» [54] заводить и кушает за троих! Она в эту миску с хинкалом сейчас чуть сама не упала, я говорю!

Женщины тихо засмеялись.

– Вот ты даешь, Манарша!

– А что, неправда, что ли? – возразила та, распуская улыбку во все белое лицо.

– А где Урузма? – вдруг спросила хозяйка.

Женщины засуетились. Старуха заговорила на аварском о том, что Урузма сегодня непременно обещала прийти попеть «лиля». Кто-то предложил отправить за Урузмой девочек, и те, возбужденно перешептываясь, пошли к выходу. Наиду подняли с места и послали вместе со всеми.

2

– Только поскорей! – крикнул кто-то. – Скоро опять зикр начнется!

Туман почти рассеялся. Верхушки гор очистились еще не до конца и выглядывали из белого неба темно-зелеными пятнами. Во дворе вдоль окон стояли длинные деревянные скамейки, где сидели соболезнующие мужчины.

– Быстро идем, а то смотрят на нас, – говорили девушки, оглядываясь друг на друга.

– Ты меня знаешь? Меня Эльмира зовут, – сказала смуглокожая, оглядывая Наиду с ног до головы, – я тебя на Арсенчика свадьбе видела, ты еще в красном платье была.

– Наверное, – улыбнулась Наида.

Когда вышли за ворота, Эльмира насмешливо обернулась к девушке, резавшей помидоры:

– Саида, там твой жених сидел.

– Завидуешь? – улыбнулась Саида.

– А платье выбрали? – спросила ее Бика, откидывая назад длинные волосы.

– Такое са́улское платье! – зажглась Саида. – Кофейное, за 150 тысяч взяли, с японским шлейфом. Здесь, короче, корсет, здесь – ручная вышивка, жемчуг Сваровски, туда-сюда. У меня подружка когда замуж выходила, она в Москву ездила за платьем, но там таких шикарных нет, как в наших салонах. Купила лажовое, без шлейфа. Жених оплатил.

– Да, у некоторых женихи и машину сами оформляют, – мечтательно затянула Бика. – А прическу знаешь, где делать?

– В «Карине», думаю, у Зумруд.

– У Зумруд не делай, – покачала головой Бика. – Она всем одинаковые делает, на лицо не смотрит. И знаешь, что я тебе посоветую? Татуаж губ.

– Не-е-ет, больно же, Бика!

– Тебе укольчик сделают, больно не будет, не верь! – начала Бика, но низенькая Чамастак шикнула:

– Не кричите, вы же на букIон приехали! Твоя косынка где? – обратилась она к Бике.

– А я на мавлидах не сижу, мне можно без косынки, – пробурчала Бика.

– Слышите, что она говорит? – поразилась Чамастак, всплескивая руками.

Наида прервала ее:

– Кто такая Урузма?

– Первая жена Хасана, мунагьал чураяв. Она с ним только год прожила, еще до войны.

– А почему так мало?

– Не нравилась ему. Родители его жениться заставили. Он чуть-чуть пожил с ней, а потом отослал.

Наида скользила по мокрым после дождя камням, цепляясь за стены с высеченными кое-где спиралями и арабскими надписями. В старой части села все дома сливались в одну-единую каменную крепость с узкими улочками и арочными переходами. За дверными провалами необитаемых жилищ просвечивали длинные срединные столбы, черные от многовековой копоти. Урузма жила в одной из трехэтажных башен с маленькими незастекленными окошками и плоской крышей, которую она сама укатывала бетонным катком.

– Сюда, – позвала Чамастак, и они поднялись по ступеням в просторную темную комнату с большими деревянными ларями по углам. Под потолком висели сушеные пучки зверобоя, полыни и крапивы, на стенах – деревянные ящики для кухонной утвари с унцукульской резьбой.

Урузмы не было.

– Может, в поле пошла? – тяжело выдохнула Эльмира.

– Сегодня не могла она пойти, сегодня третий день, – откликнулась Чамастак.

Вышли. Плоские, кое-где провалившиеся крыши уходили вниз по склону. Чуть ниже белели новые постройки с огородами. Внизу шумела река, а напротив, вынырнув из тумана, вставала высокая лесистая гора.

С соседней крыши за ними наблюдала похожая на монахиню старушка в черном чохто.

– ГьурчIами! [55] – обратилась к ней Чамастак на аварском. В ответ старушка охотно заговорила и, расспросив подробно про всех девушек, кто они и чьи, и откуда приехали, сообщила, что Урузмы сегодня не было с раннего утра.

Постояв в нерешительности, девушки отправились назад. Бика обиженно шла впереди, теребя свои пайетки, когда прямо перед ней на землю повалился осел и стал с ревом вертеться спиной в пыли. Бика пронзительно взвизгнула.

– ГIабдал [56] , – крикнула Чамастак.

– Чего? – не поняв ругательства, спросила Бика, еще не отойдя от испуга.

Эльмира засмеялась:

– Пойдемте еще поищем Урузму. Может, она на кладбище?

– На кладбище ей сейчас нельзя, – ответила Чамастак, – нет ее там.

– Значит, в поле все-таки, – упрямо настаивала Эльмира. – Вон они, ходят.

И указала на гору.

Приложив ладонь козырьком ко лбу, Наида увидела, как по горным тропкам спускаются две маленькие согнутые женские фигуры с огромными стогами сена на спинах.

– Это Абасиляй и Каримиляй, – сказала Чамастак, прищурившись. – Это не Урузма.

– Ой, пойдемте тогда назад, – заныла Бика, стряхивая с юбки поднятую ослом пыль.

– Да, – согласилась Эльмира. – Только надо через магазин пойти. Вдруг она там.

– А дети у нее есть? – неожиданно спросила Наида.

– Нет. И братьев-сестер тоже нет. Ее отца убили, когда она родилась только.

– Кто убил?

– Двоюродный брат. Урузмин отец же есть, он был ученый человек. Коран знал. Он себе в доме даже дырку сделал в стене, высовывал оттуда голову наружу и так читал Коран, чтобы светлее было. А уши глиной залеплял, чтобы шум не мешал. Ну вот, это, и когда умер его дядя, ему предложили ясин читать и другие молитвы на могиле. Несколько ночей он должен был на кладбище ночевать. А двоюродный брат его тоже немножко знал Коран и тоже хотел читать, но его алимы не пускали, потому что он был нечистый. Ему только пятнадцать лет было – из-за этого. И, это, один раз даже подрались они двое на могиле. Но тут голос из могилы раздался и остановил их. Урузминому отцу от души завидовали, потому что он был ученый. Начали эти враги натравливать на ученого этого пацана, двоюродного брата. И мальчик его убил, в конце концов. Воткнул нож и побежал через все село прятаться у врагов.