Саламандра
Шрифт:
Заплакала горько Марфушка, зарыдала. Слезы жгучие полились из ее прекрасных глаз.
— Что же будет теперь? — причитала она. — Петенька, ах, Петенька… Прощай, друг любезный! Чувствую, не свидимся уж более…
— Прости, — отвечал ей Петр, боль ужасную превозмогая, — что получилось так, Марфушка. Свидимся мы еще, попомни мое слово, свидимся. Я так просто не сдаюсь! Потому что… Я люблю тебя!
— Я тоже люблю тебя, милый! Но, видать, наше время еще не пришло…
— Марфушка…
— Заклинаю тебя, родной — помни меня, Петенька, днем и ночью, в стужу и в зной! Никогда не забывай, слышишь? Помни…
Засмеялись
— Помни меня, милый, помни! — несся ему вдогонку нежный марфушкин голос.
И не страшно ему было, потому что Петр твердо знал — королева ящерок отныне всегда с ним…
— Вот такие вот дела, — сказал, ухмыляясь Озеров. — Работаю, что говорится, не покладая рук, не жалея живота своего.
— И, значится, заработались, — в тон ему констатировал Белошицкий. — Да, Павел Александрович, без литру в твоем хозяйстве не разобраться. Черт ногу сломит в этой документации.
— А это, чтобы враг не догадался, — засмеялся Озеров. — Ты, Вась, не напирай на все сразу. Понимание, оно, видишь, приходит со временем…
— Весь вопрос состоит в том, сколько его, времени, понадобится! В понедельник я должен уже принять этот бордель.
— Ничего, литр водки — и вперед! — Озеров опять засмеялся своим рокочущим баском.
Белошицкий закинул ногу на ногу и кивнул на табличку, висящую на стенке в рамке и гласящую «Курить строго по доверенностям от психиатра»:
— Доверяешь?
— Ради Бога, Василь Олегович, вам — всегда пожалуйста.
Белошицкий достал непочатую пачку «Мальборо», распечатал ее и выудил из нее пару сигарет.
— А я все, бросил, — похвастался Озеров.
— Похвально, похвально, — замычал Белошицкий с сигаретой в зубах.
— Может, кофейку? — предложил начальник госпиталя.
— Не откажусь, ты же знаешь.
Озеров по интеркому соединился с секретаршей и заказал кофе.
— Сейчас принесет, — сказал он.
— У тебя вся та же Леночка? — спросил Белошицкий. — А то с этой сумасшедшей беготней даже на твоих секретарш поглазеть некогда было…
— Нет, теперь это Оленька.
— О! Старый черт, не упустишь ведь возможность!..
— А как же! — Озеров довольно засопел.
Друзья понимающе переглянулись.
— Слушай, — после минутного молчания проговорил Белошицкий, — этот Митяев… Как ты думаешь, косит или как? Я тут на досуге почитал его дело…
— Ну, и?
— Гм… — преемник Озерова задумчиво изобразил пару никотиновых колечек, медленно растаявших в воздухе. — Официально его невменяемость вроде как признана, но…
— Я того же мнения, Вась. Надо копать намного глубже. Но в нашей прокуратуре, сам знаешь, не очень…
Тут дверь открылась и кабинет вошла миловидная секретарша с подносом в руках, на котором дымились две маленькие чашки кофе. Белошицкий с интересом уставился на девушку, отмечая хороший вкус Озерова.
— Не стесняйся, Оленька, — весело приветствовал ее Озеров. — Проходи.
Оленька улыбнулась, поставила поднос и грациозно удалилась, покачивая бедрами. Белошицкий цокнул языком.
— Да, хороша, нечего сказать.
Озеров подмигнул ему:
— Сегодня вечером с ней встречаюсь.
— Старый
кот… — с уважением пробормотал Белошицкий, туша сигарету в большой бронзовой пепельнице, выполненной в виде озерка с купальщицами. — Так вот я насчет Митяева…— Да что Митяев! — не выдержал Озеров, энергично замахав руками. — Это вовсе не самая экзотика этого заведения.
— Тогда кто же, — полюбопытствовал Белошицкий. — Смирин? Латыпов?
Озеров уже пожалел, что погорячился, потому как сам еще не разобрался в «саламандрином» деле, слишком много было непонятного и таинственного во всей этой истории. Но деваться было некуда, тем более, что Белошицкий, на следующей неделе сменяющий его на посту начальника тюремного госпиталя, все равно будет рассматривать дела всех заключенных.
— Некий Золотарев, — сказал он.
— Золотарев, Золотарев, — вспоминая, пробормотал Белошицкий, осторожно отхлебывая горячий напиток. — Что-то от кого-то слышал, но самого дела еще не видел, точно. Что он натворил? Очередной Наполеон?
— Дело несколько запутанно…
— Я весь внимание! — Белошицкий снова отхлебнул кофе. — Хорошо-то как! На улице лютая стужа, а тут просто фантастическая лепота!
— В октябре и начале ноября прошлого года в районе реки Чусовой, что между Челябинском и Екатеринбургом, он замочил разными способами девятерых, включая троих наших, из группы захвата.
Белошицкий присвистнул.
— Надо же…
— Именно так. Итак. Золотарев Петр Алексеевич, тридцати семи лет, владелец небольшой, но преуспевающей калужской фирмы…
— Эка, занесло его!
— Любил Золотарев путешествовать, спору нет. Он вдоль и поперек облазил заповедники Тверской, Владимирской, Вологодской, Ленинградской области, он рыбачил на Байкале и Каспии, Ладоге и Днепре, Волге и Каме, Иртыше и Оби. Он штурмовал Алтай, Памир и Кавказ. Обожал сопки Камчатки, лиманы Кубани и белые ночи Заполярья. Он этим жил. Когда, естественно, не работал. Будучи обеспеченным и весьма загруженным разнообразными проблемами человеком, Золотарев мог и, как сам считал, обязан был все это себе позволить. Раз в полгода, а иногда и чаще, он обязательно куда-нибудь выезжал отдохнуть. Снять стресс. Забыться. Никого не видеть, даже знакомых. Слиться с природой. И чтобы все по-настоящему. И прошлое его чисто. По крайней мере, для бизнесмена его уровня. Коллегами и знакомыми уважаем. Честный работяга. Мудрый руководитель. Примерный семьянин. В общем, и тэ дэ и тэ пэ.
— И тэ дэ и тэ пэ…
— Именно. Особо вредные привычки не имел. Психически устойчив… Был… когда-то… Что же все-таки с ним случилось, непонятно мне и комиссии до сих пор. Есть некоторые странности…
— Например?
— Лучше все по порядку.
— Ну-ну, давай!
— В середине сентября он, по своему обыкновению, взял короткий отпуск и отправился на Урал. Поехал в одиночку, на пятидверной «Ниве». Конечно, дома у него был навороченный джип, кажется, «Гранд Чероки», но «светится» в дороге Золотарев не любил. Славится Урал своим дорожным криминалом… Осторожный был парень, одним словом. Таким образом, близкие и знакомые в последний раз его видели 14-го сентября. Семнадцатого, по чистой случайности, его запомнили в оружейном магазине, в Челябинске. Он любил подобные заведения, и у самого «Сайга» была.