Салават-батыр

Атаманы молча переглянулись.

— Честь замарать, чтоб шкуру свою спасти — вот чего ты нам предлагаешь, паскуда! — проговорил сквозь зубы Тимофей Железнов и перекрестился.

— Худое у тебя на уме, тезка, — с осуждением произнес Иван Федульев.

Побелевший от страха Творогов уже не знал, что делать. Если он не найдет с ними общий язык, пиши — все пропало.

— Да вы чего, браты. Послу хайте меня, Христа ради, — взмолился он.

— Благодарствуем, послу хал и уж. Слово свое ты сказал, — пробурчал Федульев.

Доигрался… Сейчас вцепятся, повяжут, накинут ему веревку на шею и поволокут к Пугачеву. Однако никто так и не сдвинулся с места. И Творогов понял: да они же все рисовались друг перед другом, о чести будто бы вспомнили, в благородство играли. Это значит, что, пойдя на такой риск, он невольно подыграл товарищам. Да пускай себе тешатся, лишь бы согласились. Он терпеливо выжидал.

— Ну чего у тя там ишо? Выкладывай! — не выдержал Иван Бурнов.

— Что ж, послу хаем. Токмо учти, енерал-поручик: станешь сызнова на измену толкать, пощады не жди! — без злости сказал Федульев.

У Ивана Творогова все равно не было иного выхода.

— Про то, что Пугач царь ложный, ноне всякий ведает. Не сегодня — завтра его все равно изловят да вздернут. И нам перепадет, ежели мы это дело в свои руки не возьмем. Вот и соображайте, где нам выгода… Ишо благодарить меня станете.

Первым нарушил наступившую тишину Чумаков:

— Сдается мне, что ты нас на верность царю-батюшке спытать задумал. Так ведь? Признавайся, не таись!

— Что ты, Федор, куды уж там спытывать, кады у нас под ногами земля горит, — крестясь, ответил ему Творогов. — И в мыслях такого не имел.

— Ну как, братва, а ежели нам мозгами пораскинуть?.. — предложил тогда Чумаков.

Этого оказалось достаточно, чтобы Иван Творогов вновь воспрял духом.

— А и верно. Чего это мы с вами время впустую тратим? Куй железо, покуда горячо. Кабы не пришлось опосля локти кусать, — выпалил он и, видя, что кое-кто все еще колеблется, решительно шагнул вперед. — Да не стану я вас боле упрашивать. Вот сей же миг пойду и самолично Емельку арестую!

Атаманы, как по команде, поднялись со своих мест и послушно последовали за ним.

Не обращая внимания на простых казаков, они гурьбою прошли вдоль улицы на другой конец деревни, к самой приметной избе, и ворвались внутрь.

Коротавший в одиночестве вечер Пугачев удивился неожиданному появлению атаманов.

— Вроде я вас не звал, — приподняв левую бровь, строго произнес он. — Зачем пожаловали?

— Потолковать, царь-батюшка, как нам дале быть… Казаки ропщут. Говорят, харчей нету, брюхо сводит, — начал Иван Творогов. — Надобно чтой-то делать…

Сетуя на трудности, заговорщики незаметно оттеснили Пугачева от стенки, на которой висели его сабля и ружье.

— Так и ноги протянуть недолго, перемрем с голодухи.

— Дай одежа и та — негожа, вконец истрепалась…

— Нет моченьки боле терпеть, — сокрушались атаманы.

Принявший все за чистую монету Пугачев принялся отговариваться:

— Потерпите уж как-нибудь маненько, родненькие. Скоро мы с вами к Гурьеву до Каспия двинемся и у тамошних казаков перезимуем.

— Ну уж нет, баста! — вскинулся на него Творогов. — Сколь мы за тобой шастали. Таперича твой черед за нами иттить!

Смекнув наконец, с какой целью явились к нему без спросу атаманы, Пугачев похолодел, но постарался держать себя в руках.

— Вот, значит, как! В такое-то время вы своему государю изменить вздумали! — с упреком произнес он.

Но те, не ответив, набросились на него.

— Одумайтесь, ироды! — гаркнул, увертываясь, Пугачев. — Сынок-то мой, Павел Петрович, вам не простит!

На кого-то это подействовало. Один или двое из сомневавшихся замешкались и попятились назад.

Пугачев, рассчитывавший на поддержку простых казаков, нарочно тянул время. Но никто из них так и не появился, и он был вынужден протянуть руки вперед.

— Валяйте, вяжите вашего государя! Токмо на пощаду Павла Петровича не уповайте! Уж он-то вам спуску не даст!

— Про то, как Пал Петрович поступит, наперед гадать нечего, — невозмутимо произнес Иван Творогов, связывая ему руки.

Насильно усаженный в седло Пугачев еще долго дергался, продолжая надеяться на то, что простые казаки за него вступятся. Но, как оказалось, ждал он напрасно.

Уже в пути Пугачев поинтересовался:

— И куды ж вы меня везете?

— До Яику, — сообщил ему Чумаков, отводя глаза в сторону.

— А зачем меня где поближе не сдали, командиру какому? Мало ли их ноне окрест ошивается.

— Да ты сам посуди, какой нам от ентих командиров прок. Мы тебя яицкому коменданту сдадим да повинимся. Глядишь, кара страшная нас и минует.

— Ну, ну. Дерзайте, авось и впрямь помилуют, — невесело усмехнулся Пугачев.

Потеряв последнюю надежду на великодушие давних своих соратников, Пугачев, улучив во время очередного привала момент, шепотом обратился к приставленному к нему казаку Алексею Фофанову:

— Веришь ли ты, братец, что я и есть государь Петр Федорович?

— Верю, царь-батюшка.

— А коль веришь, пособи мне, сердешный.

— Я бы рад тебе помочь, царь-батюшка, да как же я супротив атаманов пойду, — робко ответил Фофанов.

— А я от тебя ничего такого и не требую, токмо сообщи бригадиру Салаватке Юлаеву, что меня связанного в Яик везут. И все дела.

— Да где ж я бригадира сыщу, царь-батюшка?

— Как встретишь по дороге какого башкирца, шепни ему, а уж он-то сумеет его разыскать.

— Выходит, мне самому нет нужды ехать?

— Нет, родимый.

Здесь их разговор прервался, но вскоре Алексей Фофанов, набравшись смелости, нарушил молчание:

— Царь-батюшка, а у меня другая задумка имеется.

— Какая задумка?

— Дружки у меня есть закадычные среди казаков: Михайло Маденов, Кононов Васька да Сидорка Кожевников. Попробую снестись с ими. Можа, придумаем, как тебя вызволить, а?

— А оне надежные?

— Дюже надежные ребята. За тебя, царь-батюшка, голову сложить готовы, — с жаром проговорил Фофанов и осторожно перекрестился. — А уж коль сорвется, тады и дадим знать башкирцам.