Салават Юлаев

Салават спохватился. Чтобы скрыть волнение, он смял манифест и отшвырнул далеко в угол комнаты.

— Такой бумага нельзя читать, — сказал он, убеждая Богданова.

— Слыхал? — повернулся Богданов к Семке.

— Ваше благородьечко, барин, ей-богу, не знал, чего в ней, будь она проклята… сунул её мне какой-то…

— Молчать! — прикрикнул Богданов, и Семка умолк, словно его заткнули.

— Врака такая бумага! — сказал с убеждением Салават. — Казак хочет землю забирать у башкирских людей, затем воевать идёт… Нам начальник сказал.

— Какой начальник?

— Которого царица послала башкирские люди звать на войну…

— Верно сказал, — подтвердил Богданов, довольный своим посланцем капралом, который так ловко сумел убедить башкир в противоречии их интересов с восставшими казаками.

— Дорогу к Биккуловойзнаешь? — спросил он Салавата.

— На Салмышь-елга? Блям [15] .

— Горами пройдёшь?

— Кажный дорожка знаю! — похвалился Салават.

— Молодец. Дам тебе ещё тысячу соловьёв, ты их поведёшь к генералу Кару… Воюй хорошо — и награда будет.

15

Блям — знаю, понимаю.

Салават выпятил грудь.

— Сам Пугач забирам, а твоя канцеляр таскам! — брякнул он.

— Сук-кин ты сын! — невольно вырвалось у Семки.

Салават бросился на него и схватил за горло.

— Ты сам сукин сын, изменщик! Какую бумагу таскал! Злодейску бумагу!..

— Стой! Стой, соловей! Постой! — бросился уговаривать офицер, испугавшись за участь пленника, который, как он считал, много может порассказать о пугачёвском лагере.

Салават, словно опомнившись, отошёл, вытер руки об одежду и скорчил гадливую рожу.

— Рука об него запащкал, — сказал он, с презрением глядя на Семку.

— Сукин сын! — повторил Семка, но в тоне его, несмотря на притворную злобу, была теплота. Он знал изумительную силу Салавата, и по тому, как Салават в кажущейся ярости сжал ему горло, он понял, что все поведение знакомца — сплошное притворство.

Офицер понял Салавата иначе. В нём увидел он неумного, но верного пособника.

— Твой отец тархан? — спросил он.

— Тархан, старшина Шайтан-Кудейского юрта, Юлай Азналихов.

— Здорово репортуешь!.. Ну, так ступай. Завтра чуть свет поедешь в Биккулову и всех соловьёв с моей шеи свалишь. Ехать без передышки, пока кони идут! За всё про всё с тебя спрос будет. Все хорошо исполнишь — награду дадут. Взял в толк?

— В толк, вашскородь!

— Ну, поди. Утром пакет тебе дам для генерала Кара.

* * *

Салават, выйдя из дома, где была канцелярия, спустился к реке. Холодная и быстрая, она спокойно стрёмила воды.

Салават сел на берегу на большой камень. Он глядел в вечернюю воду. Туда упали уже несколько тусклых звёзд. Невдалеке от того места, где он сел, лежала груда камней, поросшая кустарником. Ветер донёс из кустарника голоса.

— Коли под Оренбурх пойдём, там по логам уйти можно… Не идти же к царице в плен… Одним боярам лишь от того добро, а ты что за боярин? — уговаривал хриповатый голос.

— Какое уж! Не боярин, да страшно. Две жены да трое ребят дома… Уйдёшь к казакам — последнюю овцу заберут у них.

— А как узнают?

— Да как не узнать? Сотник на что? Салавата затем послал отец, чтобы он выслужил перед царицей свою вину. Он теперь первый доносчик будет на всех беглецов.

Салават усмехнулся, слыша эти слова.

— А вот погоди, мы его попытаем. Если так, то потеряет он голову по дороге. Узнай поди, кто убил!

— Другого поставят, опять не слаще! Нет, боюсь я. Ты один на свете, тебе легче, а я детей пожалею.

— К царице пойдёшь? За заводчиков? — гневно спросил другой. И слышно было, как осыпался песок из-под его ног. — Коли так, прощай! Зря говорил я с тобой.

Салават притаился за камнем. Мимо него в сумерках быстро прошёл человек, другой нагонял его и бормотал что-то, оправдываясь. Всё стихло. Только река молча катила воды, слегка плеща в берег.

Салават никогда не умел думать молча.

Его дума всегда была мутной, пока не находила своей песни, и только тогда, как песня, ровная и могучая, текла из груди.

Салават сам не заметил, как начал петь:

Несёт Ак-Идель холодные воды,Батыр сидит на белом камне,Думает про царицу и царя,Про золото и про дуб.Если золото бросить в воду,Золото пойдёт на песчаное дно.Если дуб бросить, дуб поплывёт к морю…Думай думу, молодой командир,Думай думу, жягет!

С реки прилетел ветер и принёс холод. Салават вздрогнул и встал с камня.

Царь обещал повесить заводчиков,Обещал царь казнить бояр…

Салават пел это почти громко, но, подходя к пристани, опомнился и замолчал. Теперь, когда из манифеста узнал он наверно, чего хочет царь, надо было скорее решить, как действовать.

Слова неизвестного за кустами взволновали Салавата. Надо было, однако, узнать, что думают те девяносто человек, которые пришли с ним, и что думает та тысяча с лишним людей, которые завтра пойдут вместе с ними. Многие ли согласны с теми, говорившими на берегу? Как узнать? Подслушивать самому? Велеть Кинзе тоже подслушивать и выспрашивать, а там…

— Где ты был, Салават? Куда скрылся? — окликнул его Кинзя.

— Мне надо сказать тебе, Кинзя, — прошептал Салават, обрадованный встречей.

— Что сказать?

— Мы не пойдём против Пугача, — сообщил ему Салават.

— А куда пойдём? — удивился Кинзя.

— Мы пойдём против царицы.

— Так велел русский начальник? — спросил Кинзя простодушно.

— Так велел аллах. И река то же сказала мне. И ветер с реки, и белый камень… Так сказала мне песня. Слушай, Кинзя! Царь обещал повесить заводчиков… А царица за них. Я не поведу народ за царицу! — Салават зашептал торопливо: — Нынче ночью ты говори со всеми… Спроси тихонько… Это бунт… Ты тише, смотри!.. Громко нельзя говорить. Завтра утром скажешь мне, что думает весь народ…

— Ладно. — Кинзя помолчал. — Тебе не страшно, Салават?

— Я разве баба? — вопросом ответил Салават. Но, несмотря на презрительность ответа, Кинзя признался:

— А мне страшно… Большое дело… Страшное дело!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

«Великий государь и над цари царь, достойный император…» «…Российского войска содержатель, всех меньших и больших уволитель и милосердой, сопротивников казнитель, больших почитатель, меньших почитатель же, скудных обогатитель, самодержавный Пётр Фёдорович Всероссийский и прочая и прочая» наконец явился к народу, волей которого поднят был на гребень восстания не он первый в истории, и стал повелителем и вождём из простого беглого казака…