Сальвадор Дали. Божественный и многоликий
Шрифт:
Зависимые от рынка художники понимают это, и в их зачастую бездуховных маньеристических упражнениях все ярче проявляется гротескный пессимизм.
Наша же художественная культура была надолго оторвана от европейского авангарда, стояла к нему спиной. Советскими идеологами он воспринимался лишь в негативном свете, поэтому не был глубоко поанализирован и духовно осмыслен. Еще задолго до открытия шлюзов в конце 80-х и начале 90-х годов модернизм воспринимался оппозиционными советскому режиму художниками как идеал и откровение. Отсюда и понятно, почему до сих пор на выставках в нашей стране так много неосмысленного подражательства кубизму, абстракционизму, фовизму, импрессионизму, сюрреализму и другим давно ушедшим течениям. Порой бывает жалко смотреть на откровенно
Однако зрительский интерес современника все больше связан с ретроспективным взглядом в глубину веков; духовного совершенства нынешний потребитель культуры ищет в классической музыке, литературе, стремится узреть истину в великой живописи Ренессанса. Он хочет того же и от современного искусства. Но тенденции таковы, что классические формы изобразительного искусства — живопись красками на холсте, объемная скульптура, графика пером или карандашом на бумаге, литография, гравюра, офорт и прочее — сохраняются сейчас как реликтовые, уже утратившие свой духовный потенциал вследствие бесконечного тиражирования, и уже не утоляют духовного голода современников. Это, по сути, игрушки, объекты для обыгрывания в сфере массовой культуры, причем все чаще и назойливее великие картины художников прошлого, классические романы, стихи, пьесы служат рекламе, превращаются в мишени для черного юмора, нивелируются до площадного уровня, перевираются, их смысл извращается на сценических площадках, на телевидении, в выставочных залах и в популярных изданиях.
Какая связь между вышесказанным и творчеством Сальвадора Дали? Активно возрождая традицию и привнеся в нее новые формы и акценты, наш герой дал исстрадавшейся от модернизма культуре ориентир и один из путей, по которому ей надлежит двигаться. Он попытался не только встать на уровень титанов Возрождения, но и возродить само Возрождение в его духовной самости, пусть и в преломлении современных художественных идей. Он хотел сохранить изобразительное искусство в его классическом виде и достиг в своем мастерстве настолько полного совершенства, что возврат к классике в таких высоких формах уже просто невозможен. Он писал, что ему через века подает руку Леонардо да Винчи. И это не пустое бахвальство. Еще он говорил, что в каждом куске Вермеера или Веласкеса содержится весь авангард.
Он прекрасно понимал, что есть «время разбрасывать камни», и сам это делал в определенный период, но и осознавал также, что надо и «собирать камни», возрождать духовность. В этом смысле показательна его работа «Взрыв рафаэлевской головы». В ней художник всерьез размышляет над тем, что важнее: разбросанные авангардистами камни или совершенство прошлых веков? Эта работа словно немой вопрос: а не оставить ли все вот так, во взорванном и в то же время взвешенном гением творца состоянии, где искусство прошлого, хоть и обезображенное, но сохраняется в своих обломках?
На этот вопрос нет и не может быть ясного ответа. Поэтому не будем больше обременять читателя такими рассуждениями. Да и пора заканчивать книгу.
Сейчас я снова сижу на кухне, ем лепешки из печенки и созерцаю «Осенний каннибализм». Думаю, почему оба персонажа, мужчина и женщина, заняты взаимопоеданием — ведь на комоде мясо, груши, хлеб и орехи в сахаре? Вспоминаю, что Дали считал эту работу как бы второй частью «Предчувствия гражданской войны» и говорил, что изобразил здесь «феномен естественной истории» в отличие от Пикассо, давшего в «Гернике» «политический феномен».
История естественной жизни человека действительно феноменальна. С одной стороны, она фатально конечна, а с другой — состоит из бесконечного ряда одинаковых дней, в которых, помимо работы, — вечные борщи, сырники или котлеты и сварливый голос жены. О, если бы женщины знали, сколько золота таит их молчание! И данная человеку прекрасная вечность жизни проходит в смертельной схватке мужского и женского, и в этом образе она похожа на мерзкого гермафродита, отчего становится так больно
и неуютно, таким несет сквозняком бренности из райского сада, что в голову невольно приходят очень печальные и пессимистические мысли.Все-таки прав Дали: не причастно женское начало к творчеству ни с какой стороны, и даже наоборот, — неодолимое препятствие. Или мне так не повезло?
Ел лепешки из печенки, погромче включил радио, чтобы не слышать голоса жены. Передавали, что поймали Саддама Хусейна, обросшего бородой. Решил посмотреть вечером в теленовостях, как он с бородой выглядит.
Голос жены прорывался сквозь радионовости. Котлетки я так и не доел, ушел в кабинет, сел за машинку и решил поставить наконец-таки точку. Как и собирался, я написал книгу о Дали, прекрасном и откровенном, загадочном и непредсказуемом, гениальном живописце и замечательном писателе, героическом муже и короле рогоносцев, великом соглядатае подсознательного, сумасшедшем и разумном…
Но разница, уточнял он, между ним и сумасшедшим в том, что он — не сумасшедший.
И нам бы не сойти с ума, читатель!
Пока, пока!
Послесловие
При написании этой книги автор столкнулся, как это всегда и бывает, с рядом трудностей. Прежде всего, с отбором материала. На европейских языках о Дали написано чрезвычайно много монографий, статей, научных исследований, издано несметное количество альбомов, отснято много метров пленки. На русском же языке, к сожалению, библиография по Дали очень скудная, и сведения о жизни и творчестве великого испанского художника в полном объеме можно почерпнуть лишь из переведенной в 1998 году книги Яна Гибсона «Безумная жизнь Сальвадора Дали».
Это уникальное издание, прослеживающее жизнь Дали от рождения до смерти по годам, является, в этом контексте, биохроникой. В то же время автор дает как свои оценки неординарных поступков Дали, так и толкование его произведений, с которыми чаще всего трудно спорить. Но есть порой и весьма сомнительные, необъективные и пренебрежительные, и с этим автору бывало трудно согласиться. В частности, Гибсон рассматривает жизнь и творчество Дали через призму психоанализа, акцентируя их восприятие на Эдиповом комплексе и сексуальных комплексах. На наш взгляд, это слишком однобокий подход к такой крупной личности, как Сальвадор Дали. Ученик Фрейда Альфред Адлер своими исследованиями доказал, что над человеком властвует не только либидо, но и стремление к успеху, желание быть первым (Ницше называл это волей к власти), а это у Дали было первостепенным, он всю жизнь рвался к высшему успеху и признанию любыми, зачастую очень скандальными и не всегда этичными способами.
Книга Гибсона уникальна еще и тем, что она вобрала в себя практически все значимые события в жизни гения, поэтому мы здесь неизбежно описываем то же, что и Гибсон.
Изданные на русском языке произведения самого Дали, а это «Тайная жизнь», «Дневник одного гения», «50 магических секретов мастерства», «Тайные лики», очень много дают для понимания личности художника, а он говорил, что как личность он гораздо крупнее своего таланта.
Если говорить о знавших великого Дали современниках, то таковых, оставивших о нем мемуары или книги о нем и его творчестве, очень много. Назовем лишь некоторых, наиболее известных, и в первую очередь книгу его сестры Аны Марии «Сальвадор Дали глазами его сестры», не понравившуюся Дали. Но тем не менее эти воспоминания, поэтичные и наполненные медом ностальгии, прекрасно рисуют детство и юность Дали и ту атмосферу, в которой он рос и рождался как художник.
Книга Аманды Лир «Дали Аманды» также многое открывает читателю об образе жизни, привычках и взглядах Дали на жизнь и искусство.
Пытливый писатель и поэт Ален Боске (уроженец, кстати, Одессы) рассказывает в своей книге «Беседы с Сальвадором Дали» о глубоко интимных подробностях жизни художника.
Американка Каресс Кросби также живо описала многие эпизоды жизни Дали в Америке, хотя книга под названием «Страстные годы» не только о нем, страницы пестрят именами известнейших деятелей культуры того времени.