Салют, Варварята!

Ощущение легкости от снятого с плеч груза было настолько невыносимым, что пришлось найти себе несколько трудных дел, чтобы совсем не улететь в небеса, подобно надутому гелием шарику.

Оказалось, я зря переживала насчет легкости бытия.

Прибыв домой за 10 минут до клеймовщицы, обнаружила… В общем, сказать, что дом был «обкакан» — ничего не сказать. Дом был в полном ажуре, как у соседки снизу при катаклизме с канализацией. Плюс запах.

Успела.

Клеймовщица, правда, застала меня со странного цвета подтеками на коленках, но в своей жизни она видела и не таких чудаков. Мало ли, может, я сию минуту вазы лепила на гончарном круге… Или мазала ноги шоколадом… Или цветы пересаживала, ползая по клумбам… Или, может, семена с этих клумб воровала… «Хозяева редких собак все с придурью, — видимо, подумала тетя, — надо сделать свое дело и свалить по-быстрому». Или вовсе ничего не подумала. А то она мозолистых грязных копыт не видала! Особенно, когда в доме собаки.

Варишна вследствие послеродового не сильного дружелюбия к приходящим была заперта на кухне, детей по одному укладывали на гладильную доску и аппаратиком, похожим на детский выжигатель или на бормашину, ставили им клеймо. Татуировка черными чернилами. Три буквы и две цифры. Дети, конечно, возмущались насилию над личностью, парни — сдержанно, зато Оленька вопила, как обезьяна, которую не кормили три дня. Вопила и вырывалась, а потом еще долго жаловалась мне, что люди — звери. Я ее носила на руках, гладила, успокаивала и шептала, что она моя малышка и хорошая смелая девочка.

Тетя в углу хмыкала над словом «малышка» и спрашивала «сколько в ней весу»; услышав ответ, что почти десять кг, хмыкала опять и рассказывала как она «на днях клеймила помет бордосов, а в помете — ужас! — десять щенков! Но все мелкие»… Под разговоры Оленька успокоилась, но напоследок все же куснула тетю за ноги.

Та в долгу не осталась: «А у ваших, — сказала она, — жуткие грыжи, их надо срочно оперировать!» Но, увидев мое перекошенное сложной эмоцией лицо и вспомнив о подтеках на ногах, быстро поправилась: «Ну, не то чтобы оперировать, но подшить не мешало бы…» Добавив, что никакие массажи, которыми мы развлекаемся, не помогут. Про неживого человека и припарки была цитата. Когда темы татуировок, вышивания и припарок уже были на исходе, на клеймение привезли Сумерки.

Мальчик мой, Сумерки! Хозяин как раз окрестил его Боем, извинился, за то, что тот «худоват», ибо сегодня, «в дорогу», не кормлен. Не без гордости сообщил, что Су… ребенок весел, подвижен, игрив, не капризен, не плаксив, хорошо ест и, «кажется, уже привыкает». Его взяли под опеку супер-ветеринары, обеспечили вакцинами, витаминами, «папа» купил лучшую амуницию и уже «ходит с Боем гулять». Кормит кашами и мясом, всем знакомым советует «купить мастифа». Про лучшую амуницию и мясо сомневаться не приходилось, ибо большая золотая «гайка» на пальце с подозрительно ярко сверкающими белыми камушками о финансовом положении свидетельствовала лучше, чем справка из бухгалтерии.

На мои осторожные расспросы, мол, помилуйте, какое «гулять», если ребенок не привит, папуля строго сказал, что все под контролем, и это у него не первая собака, и ветеринары не возражают, мясо опять же надо выбегивать. К тому же живет он в коттедже в деревне, так что спите спокойно, товарищ заводчик.

Сумерки тем временем все обнюхивал, ходил-бродил по местам боевой славы. Его братья-сестры на время прибытия делегации были депортированы к Варе на кухню.

Напоследок папа похвастался, что в первую же ночь парень легко перемахнул через «высоченную загородку», которой оградили его место, и с тех пор в передвижениях юного мастифа не ограничивают.

Вместе с папой прибыл его друг, упросивший-таки меня выпустить остальных. Сумерки взяли на руки, и компашка вылетела в коридор. Друзья с перстнями долго обсуждали у кого больше голова — у их пацана или, например, у Димыча, и какого окраса станет Влад, и что «палевая сука» очень хороша.

Кончилось тем, что Сумеречный папа стал уговаривать товарища срочно купить мастифа. Я вытащила стульчик, заняла место в бельэтаже и ждала, чем закончатся уговоры. Сообщив в нужное время сумму, предупредила, что осенью взвинчу цену и буду со свистом сшибать деньгу. Потому как рвач и выжига. Но до августа — так и быть (тут я лениво цыкнула зубом) — могу подумать над их предложением, если оно поступит в ближайшие дни.

Обещали поразмыслить. Но мне, устроившей судьбу собачек на август, и так в общем уже не кисло.

Закрыв дверь за всеми посетителями, я радостно сожрала шоколадку, Варя — очередную порцию консервов, дети с палевой сукой во главе — по миске творога с кефиром. Потом мы с Варей гуляли, потом она опять отрыгивала на пол, потом я опять варила кашу, опять стирала, опять вырывала из маленьких пастей обрывки газет… А вот пол решила не мыть. В конце концов, на вечер было запланировано тихое светлое помешательство, а никак не Праздник труда.

Однако дети считали иначе. Уже засыпая, услышала странный шаркающий звук, новый в нашей фонотеке и посему не поддающийся идентификации. Включила ночник и в его слабом свете увидела дивную картинку, описанную, кажется, советским писателем Носовым. Что-то там про шляпу, которая бегала сама по себе. У нас сама по себе бегала белая пластмассовая Варварина миска.

А вода, ранее находившаяся в ней, а ныне перекочевавшая на кухонный пол, манила свежестью. Два литра — не шутка. Так что пол мы помыли, все желающие успели на ночь поплескаться и покататься по глади, Варвару опять вырвало, и день завершился почти без рукоприкладства. Поцеловав всех на ночь, нежно сообщила, что если меня заберут в дурдом, то они станут собаками-сиротами. Так что всем спокойной ночи. СПОКОЙНОЙ ночи, я сказала!.. — повторяю для тупых и тугоухих. Свет выключаю!

День 47

Суббота. Индийским слонам-тяжеловозам выходные не положены. Какие выходные, мама?! Подъем, как в погранвойсках, в 5 часов 45 минут утра. Враг не дремлет, кружит над сопредельными территориями и ждет момента перейти границу у реки. В тот памятный день река как раз у кровати и протекала. Перейти ее не было никакой возможности — ни мне, ни врагам, поэтому реку я оставила нетронутой до момента окончательного вставания.

В 6.00 сползла с койки, зевая и шаркая ногами, как столетний дед, потащилась с Варварой на улицу. Я терла глаза, чесалась и на ходу поддергивала штаны. По моему виду нельзя было сказать, что я люблю ранние подъемы. После прогулки Варвару стошнило.

Под пытками она призналась, что остатки корма, исторгаемые из ее нутра, суть физиология и самый правильный способ кормления детей. И поступает она так, как и положено добропорядочной мамаше. Именно так это происходит в природе. Я пробурчала, что у нас тут, однако, не природа, но природу я им легко могу им устроить — всей шайке. Вот придет август и будет им природа, дача и земляной пол. А пока — «Можно отрыгивать где-нибудь на линолеуме, а не под ванну?» Варвара сказала, что на все воля желудка. Где услышит зов природы, там тому и быть. А будете, хозяйка, правила устанавливать — тут же побежите на рынок за мясом, потому что дети голодают, разве непонятно?

Спор закончился ничьей. Позавтракав таким образом и осчастливив балкон и остальную квартиру новыми кучками, дети перешли к следующему пункту программы: охоте за моими пятками. Ни пяткам, ни мне играть не хотелось. В 6.50 все же удалось абстрагироваться от беготни, лая, массажа конечностей и урвать еще пару часов сна. Засыпая неспокойным сном, с грустью вспомнила, как «в молодости» у детей проявлялся «синдром попугая»: выключишь свет — они спят, включишь — просыпаются. Но кто же выключит июльское солнце?