Сама себе враг

Но ничего подобного не произошло. Обнявшись, девушки вышли из костюмерной, и еще долго по коридору разносился их ласковый щебет.

— Вот оно — штиль перед бурей, — тетка кивнула в сторону коридора, — не пройдет и часа, как начнется такое…

— Да ладно тебе, теть Тай! — махнула рукой Алена. — Вечно ты нагнетаешь!

— А тебе нужно что-то с собой делать, — Тая окинула племянницу взглядом, в котором читалось сожаление.

— Ну, нет! Только не это! Может, лучше поговорим о надвигающейся буре? — Алена все-таки опустила глаза и попыталась пригладить торчащие во все стороны волосенки.

— Есть же прекрасные парики…

— Даже не продолжай! Творение мастера европейского класса нельзя прятать под копну синтетики!

— Мне неприятно об этом говорить, но ты похожа на голодную студентку художественного института. Посмотри на себя: этот ужасный растянутый свитер, эти джинсы, а руки! Как давно ты делала маникюр. И почему ты решила, что тебе не нужна косметика! Если тебе испортили прическу, это еще не повод для того, чтобы накладывать на себя руки.

— Даже не думала, — фыркнула Алена и покраснела. Поймет ли тетка, что в арктической холодине, свирепствующей в стенах ее квартиры, думать о внешнем виде как-то даже неприлично. С каждым днем она все больше ощущает себя полярником, обреченным на длительную зимовку на дрейфующей льдине. Теперь она понимает, почему те месяцами не бреются. Ах, если бы у нее отросла борода — это хотя бы избавило от вечного насморка, вызванного постоянным замерзанием носа!

— Взбодрись, — тетка резво выпорхнула из кресла и пошла за ширму. — Я понимаю, что у тебя было не самое лучшее лето. Но жизнь продолжается!

С этими словами она снова появилась и торжественно вручила Алене собственную косметичку:

— Не заставляй меня оправдываться перед твоей матерью, будто я совсем за тобой не слежу.

Алена раскрыла пудреницу и вгляделась в зеркальце:

— Не вижу смысла малевать губы. Чем меньше на меня обращают внимание, тем лучше. А то накрашу физиономию, будут замечать и все остальное, — она красноречиво потрепала себя за коротенькую челку.

— Ничего, ничего, — энергично подбодрила ее Тая. Она присела перед племянницей на корточки, повернула ее лицом к лампе. — И с такой рожей ты собираешься очаровать Александра Журавлева? Пустая затея!

— Да я и не собиралась его очаровывать! — возмутилась Алена.

— Он ничего тебе не расскажет, если ты ему не понравишься, — со знанием дела парировала тетка и, вытащив из косметички тюбик с тушью, внимательно оглядела фронт работ. — Мне ли тебя учить! В умелых руках недостатки можно обратить в достоинства. Чтобы взгляд собеседника не блуждал по твоей стриженой макушке, нужно заставить его смотреть только в глаза!

Через полчаса Алена снова оглядела себя в зеркало. Усилия тетушки не прошли даром — лицо, истосковавшееся по макияжу, выглядело преображенным.

— Неплохая работа, — она постаралась не заметить покрасневший глаз, в который родственница в творческом порыве заехала кисточкой.

— И не смей больше являться ко мне в блекло-сером варианте. У нас тут театр, а не кладбище. Видела, какие девицы шляются. Одна Мария чего стоит! Похлопай-ка глазами!

— Как?

— Вот так, как бабочка крыльями, — тетка Тая затрепетала ресницами.

— Не хочу тебя расстраивать, тетушка, но сейчас ты походишь на престарелую опереточную певицу, которая из последних сил играет роли Сильвы и Принцессы цирка.

— Я второго мужа поймала именно на ресницы, — обиделась тетка. — А ты, если будешь только язвить над женскими трюками, вообще никогда не выйдешь замуж.

— Я тебя умоляю! — всплеснула руками Алена. — Только не под святыми сводами театра! Мало того, что ты меня пилишь дома. Здесь я отдыхаю душой!

* * *

В большом зале театра было довольно многолюдно. Почти все актеры собрались к назначенному времени, расселись согласно рейтингу и с сохранением субординации: ведущие актеры — впереди, молодежь — сзади. Лина Лисицына скромно разместилась на втором ряду, рядом с Журавлевым. Алена видела ее профиль. Артистка хлопала ресницами точно так, как недавно это проделывала тетка Тая. Маша Клязьмина тоже села на второй ряд, но чуть в стороне. Пальцы ее то и дело судорожно сжимали подлокотники кресла — она заметно нервничала. Вообще в зале чувствовалась напряженность, хотя все пытались вести себя так, словно постановка «Гамлета», вернее дрязги, связанные с ней, именно их не касаются. Да и вообще, кому нужно участвовать в ветхом спектакле. Только идиоту!

Главный режиссер — лысеющий коротышка с пухлым животиком и цепким взглядом творца — тоже держался весьма раскованно, даже вальяжно. Он не показывал вида, что держит аудиторию в кулаке из последних сил.

— Так! — он хлопнул в ладоши и тут же схватился за борта своей кожаной куртки, как хватаются за перила палубы при сильной качке корабля. — Пока не перешли к главному, хочу сделать выговор господам Людомирову и Птицыну. Что это за цирк вы устроили на утреннем спектакле. Какого дьявола Буратино-Людомиров в начале первого акта стащил с себя нос?!

По залу прокатилось хихиканье.

— Он, видите ли, считает, что Буратино в его исполнении не нуждается в длинном носе! — желтое лицо главного пошло красными пятнами. — Очень смешно! — он укоризненно покачал головой в сторону виновника инцидента. — Дети приходят в театр, чтобы посмотреть на Буратино, а видят щекастого Людомирова.

Смешки стали более откровенными. Особенно на задних рядах. Молодым актерам нечего было делить в грядущей бойне — их шанс получить хотя бы мало-мальски значимую роль в «Гамлете» был абсолютно нулевым. Так что они веселились от души.

— Ганин вернулся, — шепнула Настя.

Они сидели у самой двери, чтобы не привлекать к себе внимание. Алена предусмотрительно представила, что будет с режиссером, если посреди разборок с актерами его взгляд натолкнется на журналистку. Ничего хорошего это не сулит, по крайней мере, журналистке, это уж точно.

— Но его не видно в зале, — Алена еще раз попыталась отыскать взглядом Илью, но безуспешно.

— Вот и я думаю, зачем он пришел… — многозначительно посетовала Настя.

— И, наконец, с какой стати вы устроили на сцене потасовку? — гневно вопросил главный. К этому моменту его лицо уже приобрело цвет расплавленного свинца.

— Ну, сбросил с меня парик, делов-то, — легкомысленно отозвался молоденький Птицын. — Я не обиделся.

— Разумеется, потому, что, в свою очередь, стянул с Людомирова шапку вместе с накладными кудрями. Что за несерьезность на сцене? Погоню всех к дьяволу!

— Мы больше не будем! — проблеяли виноватые, давясь от смеха. Серьезными угрозы режиссера быть не могли — кто еще согласится играть Буратино и Артемона в утреннем спектакле, на котором в лучшем случае в зале сидят полтора школьника и три усталые мамаши со своими сопливыми чадами.