Самая долгая ночь

В вагоне раздались крики, и еще две пули разорвали соседнее с ним сиденье. Одновременно что-то больно впилось ему в левую руку, чуть выше того места, где отпечатались зубы пса по кличке Кромвель. Он быстро посмотрел вниз и увидел небольшую щепку, размером с зубочистку, торчащую у него из запястья.

Он не стал прятаться за спинки сидений, а остался стоять в проходе рядом с Схаапом. «Стэн» голландца продолжал сыпать свинцом.

Затем стало тихо.

— Руки вверх! — крикнул Маус по-немецки, и те, что в зеленой форме, поспешили выполнить его приказ. Схаап крикнул по-голландски, и те из его соотечественников, кто еще мог это сделать, тоже подняли руки.

Ни Маус, ни Схаап не получили в перестрелке ранений. В клубах дыма, в какой-то короткий промежуток между двумя мгновениями Мауса посетила странная мысль: это все благодаря звезде на его груди. Она, как щит, прикрывала его от пуль.

Окно в вагоне было открыто, и дым быстро развеяло сквозняком. Состав тем временем застыл на месте, и лишь вагоны с лязгом ударялись друг о друга. Шестеро в синих мундирах и трое в зеленых стояли, подняв руки вверх. Трое, нет, четверо, остались сидеть на своих местах или лежать на полу. Тринадцать, подвел итог Маус. Всего тринадцать охранников на поезд, в котором везли на смерть две тысячи человек.

Схаап вывел девятерых через заднюю дверь. Маус шел следом за ним, однако, в отличие от голландца остался стоять на подножке. Раздался хруст шагов по гравию. Маус обернулся, но это был всего лишь Каген. Он наконец-то, как только поезд остановился, сумел вылезти в проделанную дыру. В руках у него был «стэн».

Схаап выстроил троих пленных в ряд на краю железнодорожной насыпи. Руки у них были пусты и по-прежнему подняты над головой. Глядя на некоторых, можно было подумать, что от страха они вот-вот наложат полные штаны, особенно трое в зеленых мундирах. Один из тех, тот, что в синем, поддерживал руку, и было видно, как сквозь пальцы сочится кровь. Второй прижимал руки к животу, кстати, сами руки тоже были в крови, лицо бледное, как полотно.

Маус посмотрел направо. Деревья. Затем налево — там тоже деревья. Там, откуда они приехали, в ярдах ста виднелась стрелка. Там от них сбежал кочегар.

— Нам нельзя здесь оставаться, — крикнул он Кагену и Схаапу. Голландец поднял глаза, и Маус заметил, как он скривил рот.

— Ты хорошо сработал, гангстер, — отозвался Каген, и губы его растянулись в ухмылке.

Пошел к черту, послал его про себя Маус.

— А с этими что делать? — спросил он, кивком указав на девятерых охранников, что выстроились вдоль железнодорожной насыпи.

— Прикончить, — ответил Схаап и снова брезгливо скривил рот.

Ну и физиономия, подумал Маус, такой физиономии испугался бы даже Лански.

Не успел он собраться с мыслями и открыть рот для того, чтобы их озвучить, как Каген кивнул и сказал:

— Верно. Особенно тех, кто из орпо.

Он нацелил свой «стэн» на троих в зеленых мундирах. Все трое впились глазами в его автомат. Встав перед ними, Каген спросил по-немецки:

— Gehorst du zur Ordnungspolizei, ja oder nein? [26]

26

Вы из службы порядка или нет?

Маус посмотрел на нацистского орла на их мундирах.

Впрочем, Каген не стал дожидаться ответа. «Стэн» он забросил через плечо, зато вытащил из-за пазухи «веблей». Первого он убил выстрелом в голову. Грохот выстрела громким эхом прокатился по узкому каньону между защитными лесополосами. Немецкий полицейский пошатнулся и, рухнув с насыпи, соскользнул куда-то еще ниже. Маусу были видны лишь подошвы его сапог.

Маус спрыгнул с подножки. Какая-то часть его «я» понимала, что Каген прав. Но Каген сделал это не из соображений справедливости, а потому, что любил убивать. «Веблей» гавкнул снова. Каген, судя по всему, времени зря не терял.

Маус шагнул мимо Схаапа.

— Довольно, — бросил он Кагену. Наконец он обрел голос, наверно, помог патрон, который он загнал в патронник «вельрода». Каген обернулся от двоих убитых им немцев — зеленых силуэтов на фоне серого гравия железнодорожной насыпи. Каген хитро ухмыльнулся.

— Вот так евреи и поступают с нацистами, — произнес он все с той же ухмылкой на лице. — На моем счету теперь шестнадцать, гангстер.

Каген повернулся, готовый приставить дуло «веблея» к виску очередного немца, но Маус схватил его за руку. Одноглазый резко развернулся в его сторону.

— Отпусти. Это наше дело, — огрызнулся он и, выдернув руку из хватки Мауса, он вытянул ее прямо словно дорожный указатель, прицелился в полицейского и нажал на пусковой крючок. Человек в форме орпо рухнул на колени, из виска фонтаном брызнула кровь. Он завалился на бок и дернулся — раз, второй, и, наконец, замер. Эхо выстрела пронеслось между деревьями.

— Семнадцатый, — самодовольно произнес Каген. — Вот как настоящие евреи поступают с этой нечистью, — добавил он, в упор глядя на Мауса. — Эй, гангстер, так ты еврей или нет?

Нет, так нельзя, подумал Маус.

— Это ведь даже не немцы, — он посмотрел на жандармов и успел перехватить взгляд одного из них. Совсем мальчишка. Не старше Альдера.

— Они охраняли евреев, — произнес у него за спиной Схаап. — И они же будут их охранять, когда Рашель отправят на Восток. Разве я не прав? Скажи мне, разве не они? Каген, давай, прикончи их всех до последнего.

Схаап говорил по-голландски, он обращался к жандармам. Спустя какое-то время те начали стягивать с себя мундиры. Они поняли, к чему идет. Самый младший среди них, почти мальчишка, залился слезами. Маус хотел было вмешаться, однако так и не смог придумать ни единой причиной, почему этого делать не стоит. А как бы на его месте поступил Лански?

Кажется, он знает, как. Мейер согласился бы с Кагеном. А вот у Мауса не получалось.

— Не делайте этого, — произнес он. Но Каген уже зажал в руке «веблей». Чем-то он напомнил Маусу Джека Спарка. Например, как тот играл «вельродом» тогда в мясной лавке. Дуло револьвера было направлено вниз, но Маус знал, что оно может дернуться вверх в любой миг. Его «вельрод» был тяжелее, и так быстро он вскинуть его не сможет. Но Кагена, похоже, терзали сомнения. Единственный глаз немца смотрел на глушитель.

— Bist du Jude, Gangster, oder nein? [27] — спросил Каген и рассмеялся. От этого противного смешка Маусу сделалось не по себе, он даже ощутил, что озяб и промок до нитки. Вопрос Кагена прозвучал примерно так же, как когда тот спрашивал немца охранника.

«Гангстер», — подумал Маус. По пути в Англию Каген, помнится, назвал его худшим из евреев. И кто теперь из нас двоих гангстер?

Не сводя взгляда с «веблея» в руке Кагена, он покачал головой.

— Еврей, но только не такой, какой ты думаешь.

27

Ты еврей, гангстер? Неужели?