Самая последняя правда

Михаил расхаживал взад-вперед по коридору. Я вкратце пересказала ему мою беседу с его отцом, добавив:

– Если ты сейчас вздумаешь предъявлять отцу какие-то материальные претензии, я лично добьюсь, чтобы охрана выкинула тебя отсюда и больше не пускала!

– Ладно, не надо, а? – Михаил поморщился. – Сам не дурак!

В палате он пробыл минут тридцать. Все это время я терпеливо ждала у двери. Наконец Михаил появился. Вид у парня был какой-то сумрачный, он стал тихим и грустным. Опустился в кожаное кресло и сидел так несколько минут, подперев голову рукой. Наконец я тронула его за рукав:

– Нужно ехать. Скоро твой самолет.

Михаил рассеянно кивнул.

– Ты можешь навестить отца позже, – мягко сказала я. – Будем надеяться, что его выпишут, и все будет хорошо.

Михаил вдруг поднялся и решительно направился по коридору к кабинету врача. Отсутствовал он еще минут двадцать, после чего подошел ко мне и заявил:

– Я остаюсь!

– Что такое? Что случилось? – обеспокоилась я.

Михаил тяжело вздохнул:

– Отцу нужна операция!

– И в чем же дело? Нет денег?

– Да есть деньги! Просто, оказывается, эта стерва, его супруга, не хочет платить! А отец не в состоянии самостоятельно передвигаться по городу. А делать операцию нужно срочно, он может умереть! Ей-то наплевать, ей это даже на руку – остаться вдовой и прибрать к рукам все его имущество!

– Подожди, подожди… – остановила его я. – Не нужно пороть горячку. Как это – ты останешься здесь? У тебя нет денег, тебе даже жить негде!

– Но ведь нужно что-то делать! – повысил голос Линдгардт-младший. – Я не могу спокойно уехать, зная, что он может умереть! Я тоже вел себя, как свинья! Мы наконец-то впервые поговорили по-человечески – за все эти годы…

Я ненадолго задумалась и наконец решительно произнесла:

– Вот что! Если у него есть деньги – проблема вполне решаема. Здесь, в Карлсруэ, живет Адель Граубе, подруга Ирмы. Она хорошо относится к вашему отцу, и вообще, кажется, человек порядочный. Нужно всего лишь связаться с ней и обговорить ситуацию. Думаю, она не останется в стороне. Следует пригласить нотариуса или адвоката – я точно не знаю здешних порядков. Словом, задействовать какое-то доверенное лицо со стороны твоего отца. Если деньги хранятся в банке, то, думаю, не будет проблем с их получением. Если они лежат в доме, все равно, все можно устроить. А в одиночку ты ничего не добьешься.

Михаил немного поразмышлял и сказал:

– Хорошо, звоните этой Адели.

Адель Граубе приехала в больницу очень быстро. Выслушав меня, она сразу же все поняла и заверила нас, что сделает все, от нее зависящее. После этого мы с Михаилом, немного успокоившись и распрощавшись с Аделью, отправились в аэропорт. Рейс у нас был один и тот же. Адель обещала держать нас в курсе.

– Когда вернемся, поедешь со мной вместе в РУВД, – обратилась я к Михаилу. – Попробуем составить фоторобот той женщины.

Линдгардт не стал возражать, он просто кивнул. В самолете оказалось достаточно свободных мест, так что мы сели рядом.

Всю дорогу я пыталась размышлять. Я прекрасно понимала, что главные, определяющие сведения я получила именно в Германии. И главная причина исчезновения Ирмы Линдгардт наверняка кроется в этой шкатулке, полученной ею от отца. Поэтому она и была такой счастливой в последнее время. Причина ясна, а вот ситуация – нет! Кто из тарасовского окружения Ирмы знал о шкатулке?

Я перебрала в голове всех, с кем мне довелось пообщаться. Особенно выделила Виктора Шмелева – история с женщиной, вышедшей из его квартиры в отсутствие Ирмы, заставила меня по-другому взглянуть и на этого человека, и на всю ситуацию.

Кроме того, я думала и о письме, подписанном именем Альберт. Два варианта – два варианта, никак не оформлявшиеся до конца, – вертелись в моих мыслях, почти готовые сложиться в единую картину. Оставалось чуть-чуть, лишь несколько мастерских мазков – и все «склеится».

Мягкий шум мотора самолета мерно гудел в моих ушах. Тело мое словно бы растворилось в вихрях турбулентности, и в этом состоянии я вдруг явственно услышала голос Мельникова, словно бы издалека: «Никто, абсолютно никто не знает никакого Альберта!..»

Я очнулась, потянулась к сумке, в которой лежал мешочек с гадальными костями – с ними я не расстаюсь никогда. Михаил с легким удивлением наблюдал за моими манипуляциями, но я не обратила на это внимания. Я была в каком-то шаге от разгадки и ощутила это как-то вдруг, предельно явственно.

Кости мягко упали мне на колени.

«21+33+8» – «Если при разговоре с Вами, оправдываясь, она скажет, что это всего лишь вымысел, – не верьте! Это самый настоящий замысел».

Вспышкой молнии сверкнула в моей голове догадка. Я снова полезла в сумочку и достала из нее фотографию.

– Миша, взгляни-ка! Только повнимательнее…

Михаил склонился над снимком, посмотрел на снимок, поднял голову и уверенно кивнул.

* * *

– Танюша, как здорово, что ты вернулась! – обрадовался подполковник Мельников, когда я переступила порог его кабинета.

– Отчего это ты так мне обрадовался?

– Да радоваться-то мне особенно нечему, понимаешь ли… Дело все-таки пришлось открыть, – со вздохом пояснил Мельников.

– Какое дело? – не поняла я.

– Ну, по этой, как ее… Линдгардт. Фамилия-то еще – язык сломаешь! – проворчал он. – Раз три дня уже прошли, а человека все нет, мы не имеем права отказывать в принятии заявления об исчезновении человека.

– И что, мать его подала?

– Да, сегодня с утра, – подтвердил подполковник.

То ли Екатерина Михайловна уже не надеялась на мою помощь, то ли она просто пыталась действовать с разных концов. Но это было неважно. Я уже знала, что именно произошло с ее дочерью, за исключением каких-то мелких деталей.

– Я вот как раз хотел с тобой поговорить, – все любезничал Мельников. – У тебя же есть какие-то наработки, мысли? Может, поделишься ими со мной? Просто, чтобы нам не делать двойную работу…

– Расслабься, – опускаясь на стул, проговорила я. – И слушай меня внимательно…