Самая страшная книга 2016 (сборник)
Шрифт:
– Здравствуй, Арсений, – прозвучал мелодичный, напевный голос. Шел он из дерева, и спящий капитан подумал: «Прямоходящие волки и говорящие пни». – Ты стар, Арсений, – продолжал голос, – немощен. Ты устал, каждая твоя косточка устала. Ты не справишься с врагом. Но я выручу тебя. Я сделаю тебя сильным, как раньше. Я превращу тебя в юношу, и седина исчезнет, и морщины разгладятся. И чресла твои воспылают, и ты сможешь вновь любить жену. Подойти ко мне, Арсений, прыгни через меня, я обещаю, ты приземлишься иным, совершенно иным…
«Я не нуждаюсь в твоей помощи», – намеревался сказать Лунев, но ноги его сами сдвинулись
И чьи-то лапы обхватили капитана, подняли и швырнули вперед.
Он проснулся, рывком сел. Рядом мирно спала Даша. Холодный воздух покалывал шею и ступни.
– Чертов старик со своими россказнями, – процедил Лунев.
От сквозняка звонко задребезжало стекло в двери.
Почему так холодно? Кто открыл…
Ноги были ватные, как во сне, когда он пошел по коридору, свернул в комнату сына. И застыл, и ветер резал его кожу, и снежинки кружились в свете настольной лампы и таяли на подушках. Вечность уместилась в паре секунд. Осознавая, что произошло, он бросился к распахнутому окну. Улица была пуста.
Лунев провел пальцами по подоконнику. Кто-то исцарапал пластик перочинным ножом (нет же, когтями!), кто-то, кто проник в комнату (или покинул нее). Сдерживая стон, капитан выскочил в коридор. Три минуты спустя, наскоро одевшись и не потревожив жену, он вывалился во двор.
– Костя! Костенька!
Метель скомкала крик, унесла его к лесу. Туда же, куда вели по снегу следы босых ног. Здесь он шел, здесь упал, вот абрис тела, а вот…
Сердце Лунева кольнул ледяной осколок. Следы сына пропали у спортивной площадки. От нее, по припорошенному асфальту, вели следы зверя. Отпечатки огромных когтистых лап.
«Папа! – Шепот из прошлого обрывался на самом важном. – Там… папа…»
Что – там?
Память явила пробел в аудиозаписи.
Лунев побежал, сверяясь с жуткими, не имеющими право на существование следами. В сугробе у кромки леса лежал на боку патрульный. Его волосы слиплись от крови, автомат валялся в трех метрах. Капитан прощупал пульс солдата.
«Живой!»
Мобильник он забыл, впопыхах собираясь, потому воспользовался телефоном оглушенного бойца. С ходу вспомнил номер Кошмана. Значит, ум работает на пределе возможностей.
– Арсений?
– Я возле леса за электростанцией, – отчеканил Лунев. – Тут раненый. Немедленно высылай подкрепление!
Не дожидаясь ответа, он вернул мобильник в карман патрульного. У Кошмана отличная реакция, он не подведет.
Утопая по икры в снегу, Лунев вошел в лес.
Зрение капитана обострилось, да и луна выбралась на сцену из-за снежных кулис. Каждую веточку он видел отчетливо, как при дневном свете. Идти далеко не понадобилось. Сын сидел на поляне – почти такой же, какая явилась ему во сне, но без магического пня. На четвереньках, будто звереныш, в трусах и футболке «Кока-Кола». Безразличный к лютому морозу, к бьющему наотмашь ветру. Черты его заострились, изменились до неузнаваемости. Чужой мальчик, Маугли, дикарь, затравленно глядел на отца.
«Да нет же,
не чужой! Мой! Мой!»– Сыночек!
Костя отпрянул, продемонстрировал зубы, между которыми сновал розовый язык. Он всегда скалился, прежде чем заплакать. Но голубые глаза были сухими.
– Папа… Я не хотел…
– Пойдем, скорее пойдем домой!
– Нет, – мальчик отполз от капитана, – мне нельзя идти с тобой. Он мне запретил.
– Кто?
Ледяные зрачки поднялись к небу и от света луны стали розоватыми.
– Я вышел погулять с Ирой вчера… – словно в бреду, бормотал Костя, – она мой друг, мы поженимся, когда вырастем. Я играл с ней, но пришел волк. Волк сделал ее холодной и липкой. И она не вырастет никогда. Я не остановил волка. Волк залез в комнату. Он говорит, что убьет всех, кто мешает. Всех…
Лунев опустился на колени перед мальчиком, протянул к нему руки. Взял за плечи и заставил смотреть в глаза.
– Что ты натворил, сын? – прохрипел капитан.
– Это не я, – затряс головой Костя, – это дядя Волк…
– Что ты натворил? – повторил Лунев, и одинокая слеза скатилась по его щеке.
Первый раз отец плакал при сыне, и, кажется, это испугало мальчика больше леса, больше того, что притаилось внутри или снаружи.
– Не я, папочка! Волк! Волк!.. Волк.
Третье «волк» Костя сопроводил жестом, указывающим за спину капитана. Лунев обернулся. Тень метнулась в темноту. Он только заметил противоестественно вывернутые ноги и ненормально крупную голову.
«Маска, – сказал себе Лунев, – обычная маска волка».
– Какая прелесть! – раздался из мрака знакомый Луневу голос.
Капитан выхватил пистолет, перевел флажок предохранителя в нижнее положение. Прицелился. Но голос прозвучал совсем с другого угла.
– Отец и сын, недоумок Исаак и папаша Авраам.
– Беги! – прошептал Лунев, меняя позицию. – Прошу, Костик, беги!
Мальчик кивнул и, спотыкаясь, побежал к кустам. Дядя Волк не стал его преследовать. Он кружил вокруг поляны, невидимый за деревьями, и ворковал насмешливо:
– А я ведь правда собирался ему помочь, маленькому придурку. Отвести к тому замечательному пню и вылечить. По-дружески, по-соседски. Чтобы он очистился от греха, как я. Но потом… знаешь, капитан, потом я усек, что никого не надо спасать. Вы созданы, чтобы вас есть. Терзать ваше мясо. Быть вашим ночным кошмаром.
Он завыл – не как волк, а как человек, копирующий волка. И захохотал.
– Капитан, ты не представляешь, что это за счастье. Я же спьяну прыгнул, сдуру. Вспомнил стариковские байки, и – скок! Все изменилось вмиг. Ни боли, ни слабости. Ни жалости, капитан. Невыносимое удовольствие – просто мчаться по тайге, вонзать зубы в загривок оленя, рвать его, живого.
– Ты сумасшедший! – воскликнул Лунев, целясь в деревья.
– И это то, о чем я всегда мечтал. Сумасшествие. Отказ от рамок. Охота. Война. Кровь, насыщенная адреналином. Моя, ваша. Ты не способен вообразить, насколько та сучка была вкуснее оленя. Часы, проведенные с ней, – тысяча оргазмов одновременно.
Хрустнула ветка, и ствол Макарова зафиксировал источник звука, но опоздал. Дядя Волк совершил новый круг.
– Я умирал, капитан, рак пожирал мои клетки, выедал нутро. А теперь я здоров. Я пожираю. Я рак. И твоего сына-дебила я поем. Сразу после тебя.