Самая страшная книга 2024
Шрифт:
Тогда Витюша попросился гулять: «Вотпрямщас, тетя Света!» Один. Немного странно по нынешним временам отпускать шестилетку одного – но и Света, и Ленка помнили свое детство и считали, что детям нужно учиться самостоятельности. Поэтому она его отпустила. Прислушалась к громкому гудению лифта, дождалась, когда оглушительно, на все десять этажей, хлопнет дверь подъезда, и вернулась в квартиру. Едва удержавшись от жгучего желания запереться и никого не пускать. Никогда.
Света резала овощи, то и дело поглядывая в окно, как там Витюша. Тот стоял около горки, что-то внимательно разглядывая на ней – наверное,
Вероятно, это был такой акт молчаливого протеста: Витюша уже полчаса стоял перед горкой и никуда не шел. На радость Свете: можно было возиться на кухне, а потом приотодвигать занавеску – и видеть, что ничего не изменилось: мальчик, горка, тигр, тигр, горка, мальчик.
Иногда ей казалось, что она нет-нет да и видит краем глаза, как в других окнах так же осторожно приотодвигаются занавески. И какие-то силуэты, скрываясь за кружевным тюлем, смотрят на двор.
Где перед горкой стоит одинокий Витюша.
Странное дело, но домик с таинственной продавщицей больше не интересовал мальчика. Витюша не подходил к нему и даже не смотрел в его сторону – словно тот и не существовал вообще, а был лишь миражом, мороком, полустертым граффити на детской площадке. Иногда так казалось и Свете. Но она бросала взгляд на машинку, самолетик, палетку Dior Backstage Eye Palette 001 – кольцо она обронила где-то в тот день и отмела и мысль о возможных поисках – и понимала: нет, реальность.
Вот и в этот раз она снова глянула на палетку – и слишком поздно перевела взгляд на Витюшу. А когда перевела, то нож, занесенный для кромсания морковки, завис в воздухе.
Морда тигра на спине куртки была искривлена в гримасе ужаса. А больше ничего не было видно. Ни Витюши, ни горки, ни даже площадки.
Темные фигуры, точно сотканные из дыма и тумана, толпились, извиваясь в каком-то странном танце. Они обволакивали Витюшу и снова выпускали его – словно облизывали всем телом и тут же выплевывали. Они меняли свои формы и размеры, то увеличиваясь, то уменьшаясь, то истончаясь, то уплотняясь, то вытягиваясь, то раздуваясь, – и было в этом что-то ритмичное, что-то логическое и завершенное, будто тени плясали под свою, слышимую только ими, музыку.
Света молчала, не двигаясь и следя за этим танцем как завороженная. Белобрысая макушка племянника мелькала в туманно-дымной пелене, то выныривая, то исчезая. Тигр немо орал в агонии ужаса.
И тут зашевелились занавески в окнах по всему дому. Словно одновременно услышав что-то – или почуяв, – жители всех квартир разом подошли к окнам и стали наблюдать. Занавески колыхнулись, открывшись, и черные силуэты – одинакового роста, одинаковой комплекции, одинаковой плотности – замерли за стеклами.
Нож опустился. Кончик указательного пальца пронзила острая боль. Света смотрела, как капли крови собираются на разрубленной подушечке, как они пропитывают оранжевые кружочки моркови, вырисовывая на них причудливые алые пятна Роршаха.
Смотрела – и не могла заставить себя поднять глаза и взглянуть в окно.
Витюша пришел через десять минут. Позвонил
в дверь – условным звонком «длинный – два коротких – длинный» – аккуратно снял обувь, отряхнул и повесил курточку, степенно прошествовал мыть руки. Света втянула носом: пахло гарью, полынью и мокрой бумагой. Она провела рукой по курточке: на пальцах остался серый – пыль или пепел? – след.Тигриная морда слепо пялилась на нее – глаза были выжжены.
Когда сестра приехала за сыном, Света дрожала от страха. Ей вдруг пришло в голову – да, то существо в домике могло заморочить, могло выдать за Витюшу что-то нечеловеческое, что-то чужое и чуждое, – а Ленка, Ленка материнским сердцем почует это! И Света пила валерьянку, и кусала губы, и прятала трясущиеся руки под футболкой.
Но Ленка ничего не заметила.
– Ну как, – строго спросила она, – не хулиганил?
– Не-а, – помотал головой Витюша. – Ну только если немного.
– Немного? – Ленка посмотрела на сестру. – Ну что, сколько я тебе должна? Обои разрисовал? Тарелки разбил? В унитаз, надеюсь, ничего не затолкал?
– Все в порядке. – Света старалась, чтобы голос не дрожал. – Ничего такого не было.
– Ничего такого? – Ленка нахмурилась. – Тогда точно что-то натворил. Ты не смотрела за диваном? Под шкафом? Он мог и дохлого голубя с прогулки припрятать.
Света выдавила из себя кривую улыбку:
– Нет, все в порядке. Ну, пролил пару раз что-то. Неважно, правда, какие-то мелочи.
Ленка пожала плечами:
– Ну, мелочи так мелочи. Но если все-таки найдешь дохлого голубя, звони.
– Пока, тетя Света! – помахал ей с порога Витюша, прижимая к груди машинку на радиоуправлении.
Света соврала, что это она ее подарила. Она еще что-то врала Ленке. Про то, почему порвана куртка: взяла вину на себя, сказав, что та обо что-то зацепилась в стиралке, и в этом была доля правды, ведь она вырезала, выдрала прожженную ткань на месте тигриных глаз. Про то, откуда у Витюши новые игрушки: мол, что-то сама купила, что-то отдала подруга. Про «сто рублей», о которых то и дело говорил Витюша: да играли в магазин, вот и все, а он у тебя, кстати, уже сам начал считать!
Ленка то ли верила, то ли нет – но кивала головой, поддакивала и твердила, что не туда пошла Света, что ей не в журналисты-копирайтеры надо было идти, а в педагогику, такой воспитатель пропадает.
Выйдя из квартиры, Витюша потащил мать к лестнице и деловито стал спускаться. Света смотрела ему вслед. Тигр кривился в сарказме.
Ленка ничего не заметила. А возможно, и нечего было замечать.
Закрыв дверь, Света села на пол и беззвучно зарыдала.
– Что ты сделала с ним? – позвонила тем же вечером сестра.
Света вздрогнула и почувствовала, как по спине холодными когтями поскреб холодок.
– В с-смысле? – осторожно уточнила она.
– Ну, он поел, съел все, даже нелюбимую гречку, а потом лег спать вовремя. И не ныл, не просил планшет – тихонько рисовал в альбоме. Как ты этого добилась?
– Н-не знаю… Я ничего не делала…
– Тебе в пед надо было идти, ты знаешь это? А не в свой гуманитарный, – рассмеялась сестра.
Ленка потом еще что-то говорила ей, но Света не слушала. Она сидела, зажав телефон во вспотевшей руке, и смотрела на стенку. Узоры обоев уже путались и плыли перед ее взором, превращаясь в аляповатые пятна, из которых вырастали ветки, чьи колючки терзали и рвали ее голову.