Самая страшная книга 2024
Шрифт:
Никита бросился гуглить и узнал, что волновался не напрасно. В советские тридцатые представить себе подобную историю было невозможно. Фантастике полагалось повествовать о научных идеях и технологических свершениях. И в одном из старых номеров «Всемирного следопыта» даже подвергли жесточайшей цензуре новую переводную повесть самого Конан Дойла: вымарали всю мистику.
Он скачал отсканированную версию журнала: такая же обложка с рыбой, на месте и песня про Ленина, и история про комсомолку, и индусы. Но вместо таинственного рассказа была заметка про советские железнодорожные магистрали.
Никита раздраженно бросил телефон на кресло и вновь принялся ходить туда-сюда по комнате, нервно
Яркий свет разогнал клубившуюся в углах темноту, и на душе полегчало. Впервые Никита пожалел, что у деда не было телевизора, – хотелось просто послушать голоса людей. Пришлось скачать на телефон онлайн-кинотеатр и запустить старую комедию с Луи де Фюнесом.
Он сходил на балкон, зачерпнул в обе ладони горсть снега и растер по пылающему лицу.
В соседнем доме прямо у окна переодевалась девушка, и Никита засмотрелся. На пол упало платье, следом полетел и лифчик. Никита силился получше рассмотреть грудь – но на таком расстоянии, да еще и сквозь снегопад, это оказалось мертвым делом.
Замерзший, он вышел с балкона и удивился, услышав голоса. Потом увидел на экранчике смартфона Луи де Фюнеса и вспомнил странный рассказ.
Он лежал в кресле, ему было холодно, но не получалось даже шевельнуться. Вяло трепыхалась похожая на гигантскую паутину штора, из открытого балконного проема в комнату летели исполинские снежинки. Никита чувствовал себя скверно – как если бы отсидел каждую часть тела. Что-то зудело повыше лба – там, где две большие залысины сходились в заостренный пик жиденьких волос.
Кто-то вошел с балкона в комнату, Никита попытался повернуться – но шея окаменела. Он почувствовал, что над ним наклонились. Коричневый ноготь, покрытый продольными бороздами, коснулся лица и одним движением выковырял глаз. Потекло, и Никита, ужаснувшись, понял, что он – яйцо, скорлупа в форме лежащего на кресле человека. Сухие губы припали к открывшемуся на месте глаза провалу и принялись сосать вытекающий желток.
Никите не было больно, но так нелепо умирать казалось обидным, и он заплакал густым мутным белком… А потом закашлялся, вывалился из сна и понял, что лежит на кровати с пружинным блоком. В комнате было очень жарко и сухо, топили здесь несравнимо лучше, чем в съемной квартире. За стеной как будто что-то прошелестело, но тут же опустилась тишина.
Как и накануне, разбудил Никиту телефонный звонок.
– Ну как, упаразитил стариковские хоромы? Чего делал? – спросила мама.
– Доброе утро, ма. – Никита чуть помялся. – Ну, прибрал чуть, фантастику вот почитал…
– Угу, знаю я эту фантастику, сын. Гном-некромант и эльф-каломан выполняют сложный ритуал, чтобы заставить труп хорошенько просраться.
– Господи, мама!
Ненависть матери к фантастике, фэнтези, да и ко всему развлекательному чтиву была постоянной причиной их споров. И из поединков Никита вечно возвращался на щите – мама была доктором филологических наук, заведовала кафедрой истории и типологии зарубежной литературы, ее монографию о лингвотипологии в идиостиле Томаса Манна перевели на английский, французский и почему-то на болгарский. Поди тут победи!
Никита порой размышлял, отчего самые могучие сквернословы среди его знакомых так часто оказываются филологами. Ответа не нашел и решил, что из-за того, что они лучше других чувствуют дыханье слова. «Сноб, академик и эстет, а через десять минут, глянь-ка, главная хабалка региона», – рассказывал кому-то по телефону про жену его отец. Никита ничего не понял
и на папу обиделся, но, когда подрос, согласился, что точнее мать не описать.– Серьезно, сын, – продолжала мама, – завязывай с этим делом. Был у нас на кафедре один студент, тоже фантастику любил до усрачки. В прямом самом смысле – гадить ходил с романами про гномов в звездолетах. Как-то зачитался и на сральнике заснул. И, значит, ободок унитаза ему артерии в ногах передавил, некроз, отрубили потом на хрен.
– Мам! Ты… Погоди, правда, что ли?
– Вот те крест. Он ездил потом по корпусу в коляске, слюни до пола, повторял все… Как же там оно было? Вроде «чем про звездолет читать, лучше негру в жопу дать». Тут я, правда, с ним не вполне согласна, ты лучше не…
Никита выключил телефон.
В полдень он собрался в магазин за продуктами. Вышел в коридор, включил свет и наконец-то разглядел развешенные по стенам фотографии. На всех был запечатлен дед со счастливыми людьми – и некоторых Никита как будто раньше видел, но вообще все черно-белые мужчины из шестидесятых в шляпах, очках и пиджаках казались ему почти одинаковыми.
На одной карточке дед сидел рядом с седовласым мужчиной в очках – прозрачные стеклышки-трапеции чуть увеличивали добрые глаза с опущенными уголками. Седовласый казался удивительно знакомым. Никита напряг память, не вспомнил, но почему-то захотел вина. Представил, как сидит с бокалом вместе со вчерашней девушкой из соседнего окна, и густо покраснел. Взглянул на себя в зеркало на стене, поморщился. «Отпущу бороду, сяду на диету, обреюсь налысо – к черту эти куцые висюльки, как Горлум стал, ей-богу!» – решительно подумал Никита и вышел из квартиры прочь.
Он вернулся с полной сумкой чипсов, шоколадок, газировки – словно скупил по списку все блюда, прописанные диетологом-подростком. В магазин бегал в накинутом на несвежую домашнюю одежду пальто, небритым, с торчащими во все стороны редкими нечесаными волосами – поэтому все время, что стоял на кассе, затылком чувствовал неприязненные взгляды. Было неуютно.
Никита скинул сапоги, послонялся бесцельно по комнатам и успокоился. Перекусил чипсами, откликнулся в телефоне на несколько вакансий, подумал, не съездить ли на съемную квартиру за барахлом, но заленился. И едва начало смеркаться, понял, чего же хочет на самом деле.
Он взял со столика «Всемирный следопыт», включил лампу – осторожно вставил вилку в вывалившуюся розетку – и погрузился в кресло. Вчерашние страхи казались несущественными, наоборот, отчего-то хотелось повторить странный опыт, пощекотать нервишки, вновь прикоснуться к тайне столетней выдержки.
За окном на этот раз было ненастно – вьюга исступленно колотилась в стекла, упрашивая, на манер вампира, пустить ее в жилье. Уютно пекла сквозь плед раскаленная батарея. Лакированные стенки шкафа в красном свете настольной лампы приобрели окраску таинственной галактики с космической фотографии. Никита листнул «Всемирный следопыт» и выяснил, что это не один толстый журнал, а несколько скрепленных номеров. На обложке нового выпуска пылала странная загогулина, похожая на распыляющего споры ленточного червя.
Почти не вчитываясь, Никита добрался до последних страниц номера и нашел там уже привычную врезку про десять специальных экземпляров из тиража в сто двадцать тысяч. Заметка дополнилась благодарностью к тем трем читателям, что прислали соображения о первом рассказе, и просьбой написать в редакцию о новой истории.
Никита еще теснее прижался к батарее, на мгновение перестал читать – прислушался к царящей в квартире уютной тишине, изредка нарушаемой стенаниями вьюги, – а потом нырнул в рассказ.