Самая темная нота

Мои слова вызывают у меня медленную ухмылку, от которой пламя танцует до самых пальцев ног.

Я замираю, ненавидя себя за то, что заметила. Это Датч — разрушитель жизней и душ. Он позаботился о том, чтобы за последние несколько недель в Redwood Prep мне было чем разрушить весь день.

Я отодвигаю мистера Маллиза на второй план, а сердцем остаюсь на задании. Как использовать интерес Датча так, чтобы причинить ему наибольший вред?

Я продолжаю жевать нижнюю губу. Поскольку я не провожу большую часть своего времени, выхватывая конфеты у малышей, как Датч, идеи приходят не так быстро, как я думала.

Мне нужно еще немного потянуть время.

— Ты должен знать, как важно прокладывать свой собственный путь. — Хрипло говорю я. — В конце концов, ты ведь тоже музыкант.

— Откуда ты это знаешь? — Он пристально смотрит на меня. — Ты следишь за моей группой?

Воздух застывает в моих легких, когда я понимаю, что, возможно, выдала себя. Если я признаюсь, что слышала о его группе, он может спросить меня о моей любимой песне или еще о чем-нибудь. Но я еще не слышала, как играют Датч.

У меня раздуваются ноздри, когда я думаю о том, как мне быть.

— Не слышала. — Я тянусь к его руке и поднимаю ее. — У тебя мозоли на кончиках четырех пальцев, но нет мозолей на большом пальце. Это признак человека, который проводит больше часов за игрой на гитаре, чем за едой и сном.

Страх и что-то еще, что я не хочу называть, пробегают по моему позвоночнику, когда Датч переплетает наши пальцы.

Он наклоняется ко мне.

— Я собираюсь сказать тебе кое-что, и я говорю это искренне.

Я вздрагиваю.

— Ч...что?

— Я услышал тебя на концерте и до сих пор не могу выбросить эту мелодию из головы. Я никогда раньше не слышал, чтобы кто-то так играл.

Мой взгляд останавливается на нем. — Я играла не для тебя.

— Я знаю. Ты не играла ни для кого, кроме себя.

Я наклоняюсь вперед, так что наши лица оказываются достаточно близко, чтобы я могла видеть темные искорки в его золотых глазах.

— А для кого играешь ты?

Его челюсть сжимается. На его лице появляется задумчивое выражение.

— Не знаю. Это скорее привычка, чем что-то еще.

Это было реально. Это было очень грубо.

Не могу поверить, что Датч Кросс вот так запросто впускает меня в свои мысли. Мне кажется, что использовать его — почти зло. И это лишь доказывает, что я не такой ужасный человек, как он.

Я позволила своему взгляду задержаться на его губах.

— Музыка может быть разной, но если она — бремя, это знак, что что-то не так.

— Может быть.

Моя грудь сильно сжимается.

Нет, я не буду связываться с самой большой занозой в моей заднице. Он не станет для меня человеком.

Датч подходит ближе, пока его кроссовки не целуют мои сапоги. От Баха пахнет раем. Чистая ткань мягче и сандаловое дерево, и если бы у искушения был запах, то он пах бы именно так.

— Я знаю, что не только я чувствую это. — Мягко говорит Датч, выглядя одновременно расслабленным и напряженным.

— Нет. — Хватаю я его за воротник. — Нет. — Грубо притягиваю его ближе и прижимаю его рот к своему.

Это должно было быть лишь сердитое сжатие губ, но в тот момент, когда тепло его полных губ проникает в мои, все остальные мысли вылетают в окно.

Я не только целуюсь со своим худшим кошмаром. Я наслаждаюсь этим. Это извращение, и я жажду большего с отчаянием, от которого перехватывает дыхание.

Пальцы Датча касаются моей щеки, а затем скользят к шее, подталкивая меня вперед и сильнее прижимаясь к его рту. Он словно пытается что-то сказать мне. Как будто он хочет сказать мне все.

Желание внутри меня сжимается все сильнее и сильнее. Это диссонансный звук. Такой же беспорядочный, как те ноты, которые я играла, когда впервые увидела его в гостиной.

Я должна сопротивляться.

Я должна.

Но он притягивает к себе, притягивает без прикрас. Чем больше я хочу сопротивляться, тем сложнее отпустить его.

Он чувствует момент, когда я таю, и его губы смягчаются, скользя по моим, а не атакуя. Это так неожиданно — такая нежность. Такой большой и мрачный мужчина, как Датч, не должен быть способен на такое.

Но он продолжает целовать меня, словно я драгоценность, и у меня подгибаются колени. Я скольжу руками вверх по его рукам, прослеживая путь по линиям, покрывающим его мускулистые бицепсы. Мои пальцы проникают в его волосы, и они оказываются такими же мягкими и густыми, как я себе представляла.

Он хмыкает, когда мои ногти впервые проводят по его коже, и я делаю это снова. Он крепко прижимает мою голову к себе, что одновременно странно приятно и собственнически.

Я не могу сдержать придушенный звук, который вырывается из моего горла, когда его язык проводит по шву моих губ.

На секунду мир становится полным возможностей.

Затем я вспоминаю, с кем я целуюсь, и мои чувства возвращаются ко мне, пронзая причудливо напряженную энергию, которая испепеляет каждое мое взаимодействие с Датчем.

Я просовываю руки между своим телом и его массивной грудью и толкаюсь. Я не настолько сильна, чтобы сдвинуть его с места, но с этой версией меня он особенно уважителен.

Датч отступает назад и смотрит на меня сквозь капюшон.

Меня переполняют эмоции — опасность, желание, сожаление, разочарование. Стыд тоже присутствует, а вместе с ним и гнев. Инстинктивно я поднимаю руку и сильно бью его по лицу.

Звук соприкосновения кожи с кожей раздается в тишине.

Голова Датча отлетает в сторону.

Грудь вздымается, я поднимаю руку, как будто хочу дать ему еще одну пощечину, но потом опускаю ее. Я безумна. Он безумен. И этого не должно было случиться, но по крайней мере я могу получить ответ.

— Ты пришел сюда в поисках какой-то девчонки, а теперь целуешь меня? — Обвиняю я своим хриплым голосом.

У Датча сводит челюсти. Он все еще смотрит в сторону, его лицо приобретает странный оттенок красного.

Я тычу пальцем ему в грудь.

— Почему ты был здесь сегодня вечером? Зачем ты искал Каденс?