Самая высокая лестница (сборник)

— Как — умерла?

— Грузовик наехал на машину «скорой помощи»… — Папа всхлипнул, и голос у него стал тонким и слабым, как у маленького.

И от этого Инга почувствовала себя старшей.

— Не плачь, — сказала она, как говорят маленьким, — мама вернётся.

Инга утешала отца, а слёзы накапливались в её глазах, но она не замечала своих слёз и продолжала утешать отца. И вдруг девочка почувствовала, что мама где-то очень далеко: дальше бабушкиной деревни, дальше моря, дальше гор, которых Инга никогда не видела. Девочка испугалась этого страшного расстояния. Закрыла глаза и почувствовала на щеках горячие бороздки. Но ведь даже из самых дальних стран люди возвращаются домой. «И мама тоже вернётся! — Она уже утешала не отца, а себя. — Надо только набраться терпения».

Потом, что бы ни говорили Инге, как бы ни объясняли ей смерть матери, девочка думала: мама вернётся! Она внушала это папе и самой себе.

Но в конце того дня вдруг стало неимоверно темно. Убежали девочки в жёлтых платьях. Остались одни чёрные веточки.

2

Вы когда-нибудь слышали, как на повороте плачут трамваи? Это рельсы больно жмут колёса, как тесный ботинок ногу. Вы замечали, как усталый троллейбус крепко держится за провода маленькими железными кулачками? Боится оступиться и упасть, потому и держится. Вы обращали внимание, как моргают фары автомобилей, словно в глаз попала соринка?

Инга шла по улице и замечала то, мимо чего множество людей проходило спокойно и равнодушно. Машины, трамваи, троллейбусы превращались для неё в живые существа. Мимо, гулко щёлкая языком, промчался подобный озорному мальчишке мотоцикл. На башне с часами ударил колокол. Может быть, он не отбивал время, а сокрушённо звал домой отказавшийся повиноваться мотоцикл?

Инга перешла на другую сторону. Она не заметила, как за ней увязалась девушка в клетчатых брючках, с сумочкой, висящей на плече, словно у кондуктора трамвая. Эта девушка тайком рассматривала Ингу и шла за ней как следопыт. Только у ворот дома она окликнула Ингу:

— Девочка, подожди!

Инга остановилась и непонимающе посмотрела на клетчатые брючки и кондукторскую сумку. Ещё она заметила бесцветные, кукольные волосы и широкий носик, белый от пудры, а может быть, озябший.

— Хочешь сниматься в кино? — Девушка улыбнулась, и её носик стал ещё шире.

— Нет, — ответила Инга.

— Не хочешь? — Лицо у девушки вытянулось. — Все хотят, а ты не хочешь! Вот фрау-мадам!

— До свиданья, — сказала Инга, но от девушки из кино было не так-то просто отделаться.

— Подожди. Давай познакомимся. Меня зовут Кика.

У неё были не только кукольные волосы, но и какое-то странное, кукольное имя. Она взяла Ингу за руку.

— Мы тебя сначала попробуем.

— Не хочу, чтобы пробовали!

Инга представила себе, как пробуют на вырез арбуз. И как на базаре пробуют творог. Мама всегда пробовала. Девочка захотела убежать, но Кика крепко держала её за руку. Теперь она говорила мягко, просила:

— Не убегай, пожалуйста. Ты даже не представляешь, какая тебя ждёт роль! Ты будешь играть дочь, а твою маму будет играть…

— Кто будет играть… маму? — Этот вопрос вырвался помимо Ингиной воли, и его смысл был понятен только ей одной.

— Заслуженная артистка! — с гордостью сказала девушка из кино. Этим доводом она надеялась сразить упрямую девчонку, которая так подходила для нового фильма.

— Артистка, — одними губами повторила Инга, — а моя мама… — Она хотела сказать «была», но вместо прошедшего времени употребила настоящее: — А моя мама — врач.

— Так это ж прекрасно! — оживилась Кика, и её белый носик порозовел. — Это то, что надо. По сценарию твоя мама — врач «скорой помощи».

— Врач «скорой помощи»! — У Инги перехватило дыхание: врач «скорой помощи»!

Перед её глазами возник тот день: жёлтые платья девочек- осинок, старушки, играющие в древнюю игру, человек из медвежьей берлоги, папа в воротах средь бела дня… Может быть, тот день исчезнет, забудется, всё поправится?

— Так согласна? — Девушка из кино играла носком ботинка.

— Согласна, — пробормотала Инга.

— Вот и прекрасненько! — Кика решительно открыла свою кондукторскую сумку, словно хотела дать Инге билетик. Но вместо билетика достала бумажку с адресом студии. — Держи! Завтра в пять часов на студии. Только не подводи! Ты очень удачный типаж!

Удачный типаж!

Инга не успела сообразить, хорошо или плохо быть «типажом», а девушки из кино уже не было — она исчезла так же неожиданно, как и появилась. Только бумажка с адресом подтверждала реальность её существования.

На повороте заплакал трамвай. Ох эти тесные рельсы!..

Странное чувство овладело Ингой, когда она, сжимая в руке бумажку с адресом, шла на киностудию. Ей казалось, что едва она переступит порог этой таинственной студии, как увидит маму. Она представляла себе, как мама воскликнет: «Инга, доченька!» И как она, Инга, прижмётся лбом к тёплому плечу матери. Всё будет как прежде. Инга слышала голос мамы и чувствовала тепло её плеча. И ускоряла шаги. Вдруг мама ждёт?

Пошёл снег. Сухой, редкий, похожий на лёгкие пёрышки. Инга не заметила, как её шапка и плечи стали белыми от холодных перьев снега. И как изменился город от этого случайного, преждевременного снега.

Несколько раз Инга спрашивала прохожих, как пройти на студию. Она словно очутилась в незнакомом городе. На незнакомых улицах со странными названиями.

— Вы не знаете, где здесь… киностудия?

— Киностудия? — переспросил высокий мужчина и остановился перед Ингой.

Девочка подумала, сейчас он засмеётся. Мужчина не засмеялся, только внимательно посмотрел на неё, словно на всякий случай хотел запомнить: вдруг она станет известной артисткой!

— Право, не знаю. Я не здешний.

Кто же здесь, в конце концов, здешний? Может быть, этот парень в спортивной куртке на «молнии», что идёт, шаркая кедами, по мостовой?

— Хочешь стать артисткой? — спросил он.

— Нет, — ответила Инга.

— Зачем же тебе киностудия? У тебя мать там работает?

Девочка ничего не ответила, только исподлобья посмотрела

на парня и наморщила лоб, словно он сделал ей больно.

— Третья улица направо, — сказал парень. — Я знаю. Снимался. Три рубля в день!

И он зашаркал кедами, оставляя на заснеженной мостовой длинные лыжные следы.

Инге расхотелось идти на студию, где платят три рубля в день. Она почувствовала холодное отчуждение. Наверное, там всё ненастоящее — и дома, и леса, и дворцы. И артисты — не настоящие герои, а только изображают настоящих. И мамы там не будет. Будет артистка, раскрашенная, одетая как мама. Но сними платье, смой краски — и ничего не останется. Кончится нелепая взрослая игра в «дочки-матери».