Само совершенство. Том 1

— Я слышал, как мистер Дункан сказал, что вы едете в Амарилло, — сообщил он своим хриплым голосом, который скорее напоминал голос взрослого мужчины, больного ларингитом. — И поэтому я хотел до вашего отъезда узнать… Мисс Мэтисон, скажите, я буду петь в «Зимнем карнавале» или нет?

Джулия с трудом подавила улыбку. Подобно своим старшим братьям, Вилли Дженкинс занимался всеми видами спорта и везде был одним из первых; он мгновенно становился лидером в любой команде; он пользовался невероятной популярностью среди всех учеников младших классов обоих полов, и поэтому его особенно больно задевал тот факт, что там, где дело касалось музыки, он всегда оказывался последним. Ему никогда не давали петь ни в одном из школьных спектаклей. Причина была проста — стоило Вилли открыть рот, как все присутствующие начинали корчиться от неудержимого хохота.

— К сожалению, я не могу ответить на этот вопрос, Вилли. Решать буду не я, — сказала Джулия, забрасывая портфель на переднее сиденье своего маленького «форда». — Я в этом году не занимаюсь «Зимним карнавалом».

Тогда этот маленький донжуан улыбнулся проказливой, но в то же время многозначительной улыбкой мужчины, который знает, что женщина неравнодушна к нему. И это было истинной правдой. Джулия очень любила Вилли Дженкинса. Любила за абсолютное бесстрашие, за самобытный характер, за внутреннюю силу и особенно за врожденную доброту, которая больше всего проявлялась в его отношении к одному мальчику-инвалиду по имени Джонни Эверетт.

— Понятно, — просипел Вилли, продолжая улыбаться, — ну а если бы им занимались вы?

— Вилли, — улыбнулась Джулия, включая зажигание, — если мне однажды придется решать, кто будет петь, ты обязательно окажешься в числе избранных.

— Обещаете? Джулия кивнула.

— Можешь проверить. Приходи в церковь, и я разрешу тебе петь в детском хоре.

— Боюсь, что там меня мало кто увидит. А мои предки туда вообще не ходят.

— Ну что ж, тогда тебе предстоит разрешить сложную дилемму, — ответила Джулия через открытое окно машины, давая задний ход.

— А что такое дилемма?

Протянув руку, Джулия взъерошила его волосы.

— Посмотри в словаре.

Задумавшись, она миновала «деловой центр» Китона — четыре ряда магазинов и всевозможных контор, образующих квадрат вокруг величественного старого здания, в котором располагалось руководство округа. Когда Джулия пятнадцать лет назад впервые попала в Китон, этот маленький техасский городок, в котором не было ни небоскребов, ни широких проспектов, ни, наконец, трущоб, поначалу казался ей странным и чуждым, но вскоре она очень полюбила его тихие улочки и царящий повсюду дух доброжелательности.

За прошедшие годы Китон почти не изменился. Он остался все таким же — живописным и немного старомодным, с прелестным белым танцевальным залом в центре муниципального парка, вымощенными кирпичом улицами, уютными магазинчиками и содержащимися в идеальном порядке домиками. И хотя за последнее время население Китона увеличилось с трех до пяти тысяч человек, город полностью и без следа поглотил пришельцев. Китонцы, которых полностью устраивал их образ жизни, не желали ни к кому и ни к чему приспосабливаться, а потому приспосабливаться пришлось чужакам.

Большинство жителей до сих пор регулярно по воскресеньям ходили в церковь, мужчины по-прежнему собирались в Элк-клубе в первую пятницу каждого месяца, а все летние праздники отмечались так же, как и сто лет назад, на большой зеленой лужайке под аккомпанемент китонского городского оркестра, который сидел на возвышении, обтянутом по такому случаю красными, белыми и синими полотнищами. Правда, если раньше китайцы прибывали на подобные торжества верхом или в повозках, запряженных лошадьми, то теперь они предпочитали пикапы и малолитражки, но смех и музыка звенели в летнем воздухе так же, как и много лет назад. Дети по-прежнему играли в пятнашки среди вековых дубов или чинно прогуливались, одной рукой цепляясь за родителей, в другой зажав стаканчик с мороженым. Старики, как водится, сидели на лавочках и вспоминали минувшие дни. Китон был городом, где люди крепко держались за старые традиции, старые воспоминания, старых друзей. В этом городе все знали обо всех.

И Джулия теперь чувствовала себя неотъемлемой частью китонского уклада. Это давало ей ощущение безопасности и защищенности, поэтому вот уже пятнадцать лет она тщательнейшим образом избегала всего, что могло послужить хоть малейшим поводом для слухов и пересудов. Будучи подростком, она встречалась только с теми мальчиками, которых одобряли ее родители, и принимала участие только в тех мероприятиях, которые поддерживали школа и церковь. Джулия ни разу не нарушила даже правила дорожного движения, не говоря уже о каких бы то ни было других серьезных правилах. Она жила с родителями вплоть до окончания колледжа, а когда все-таки сняла себе дом, то содержала его в безукоризненном порядке и взяла себе за правило не приглашать в него никаких мужчин, кроме членов своей семьи, после того как начинало смеркаться.

Любую другую девушку, выросшую в восьмидесятых, подобные самоограничения свели бы с ума, но только не Джулию. Ей посчастливилось обрести настоящий дом, любящих родителей и братьев, которые доверяли ей и уважали ее, и она твердо решила всегда быть достойной этого. Ее усилия были вознаграждены, и к двадцати шести годам Джулия Мэтисон стала своего рода образцовой жительницей Китона. Кроме преподавания в китонской начальной школе, работы с детьми-инвалидами и вечерних занятий с неграмотными женщинами, она также преподавала в воскресной школе, пела в церковном хоре, пекла печенье для благотворительных распродаж и вязала шарфы, чтобы помочь собрать деньги на новое здание для китонской пожарной команды.

С непреклонной решимостью она тщательно искореняла в себе любые черты, напоминавшие об отчаянном, безрассудном сорванце, которым она когда-то была, но каждая очередная «жертва»с ее стороны вознаграждалась сторицей. Джулия очень любила детей, да и работа со взрослыми приносила ей ни с чем не сравнимое удовлетворение. Она сама создала для себя безупречную, ничем не запятнанную жизнь. И лишь иногда, по ночам, когда оставалась одна, Джулия испытывала какую-то непонятную тоску. В ее безупречной, идеальной жизни явно чего-то не хватало, а чего-то было слишком много. Она словно играла самою же собою написанную роль в пьесе, продолжения которой не знала.

Год назад, когда в их город приехал второй священник, чтобы помогать преподобному Мэтисону с его обширной паствой, Джулия вдруг поняла, чего ей не хватает — собственной семьи, мужа и детей, о которых бы она могла заботиться. Грег Хаули (так звали нового священника) думал точно так же. Он сделал ей предложение, но Джулия попросила дать ей немного времени, чтобы окончательно разобраться в своих чувствах. И вот теперь Грег уехал во Флориду, в свой собственный приход, где и ждал ее окончательного решения. Городские сплетники, которые полностью одобряли возможный брак между Джулией и молодым пастором, были очень разочарованы, когда месяц назад, после Рождества, Грег уехал к себе во Флориду, не объявив о помолвке.

Джулии тоже был очень симпатичен Грег Хаули. Но иногда, ночью, ее одолевали какие-то смутные, непонятные и совершенно необъяснимые сомнения… Глава 11

Присев на краешек стола, Джулия с улыбкой смотрела на семерых женщин в возрасте от двадцати до шестидесяти, которые учились читать. Джулия недавно познакомилась с ними, но уже полюбила за смелость, с которой они не побоялись признаться а своем невежестве, и за решимость во что бы то ни стало его побороть. Ей очень не хотелось заканчивать занятия, но через двадцать минут родители ждали ее к ужину.