Самодурка

Петер явно рассчитывал произвести эффект своим рассказом и он его произвел! Конечно, он знал, что его переводчица - профессионал высокого класса, знал, что перевод Инны отличается потрясающей точностью. Но в эту новогоднюю ночь её работа была скорее вдохновенным искусством, а такого даже он, как видно, не ожидал...

Фурор превзошел все его ожидания. Многие повскакали с мест, иные поочередно подходили к Петеру, чтобы чокнуться с ним, восхищенно покачивая головами и похлопывая его по плечу. Дамы позабыли о своих кавалерах, их горящие взоры вмиг обратились к стройной фигуре немца, который стоял в окружении гудящего роя гостей, сиял, улыбался, благодарил за комплименты и кланялся с непринужденной грацией и достоинством.

– Браво, Петер!
– Георгий вскочил, потрясая воздетыми над головою руками.
– У вас редкий дар рассказчика.

Хозяин радовался от души: гостям было весело, гости были довольны новогодний праздник удался на славу...

– Несомненно, - гул голосов перекрыл низкий, хорошо поставленный голос, принадлежащий томной с виду даме в летах, - крашеной под пшеницу блондинке с пышно взбитой замысловатой прической.
– С таким блеском пересказать рецензию из "Данс мэгэзин" - это не каждому по плечу...

– Маргарита Болеславовна, что вы этим хотите сказать?
– не без испуга воскликнул Георгий, поняв, что в бой вступила тяжелая артиллерия - старая гвардия критикесс.

– Все так - я читал эту статью около года назад - сразу после премьеры, - поспешил объясниться Петер.

Он сразу заметно сник - видно, жаль было испорченного эффекта. И голос Инны, чутким эхом откликавшийся на его интонации, тотчас понизился на полтона.

– Но сейчас я пересказывал вам не статью, а просто пытался передать свои впечатления... как мог. Похоже, та блестящая рецензия так укрепилась в памяти и я настолько проникнулся ею, что содержание текста прочно слилось с моими личными ощущениями. И этот текст как бы стал частью меня самого...

– Вы очень впечатлительны...
– критикесса без смигу глядела на пламя свечей и чем-то напоминала застывшую фигуру жрицы, входящей в транс перед жертвоприношением.

Она тряхнула длинными чешуйчатыми серьгами и спросила немецкого гостя, не отводя тяжелого взгляда от света свечи:

– Скажите Петер, ведь вы, вероятно, прибыли в Москву не для того, чтобы пересказывать за столом содержание чужих статей?

– Маргарита Болеславовна!
– попытался остановить её Георгий - он уже откровенно нервничал.

Положение спас Дато.

– Давайте выпьем за самый Большой театр! За его великое прошлое, за его будущее и за вас, Петер. Ведь и ваше имя войдет в его историю... Удачи вам!

Все поспешно выпили, а Дато продолжал.

– Как вы нашли Большой? Ваши первые впечатления?

И тут Петер Харер, несколько ошарашенный откровенной враждебностью, с какой обрушилась на него "тяжелая артиллерия" - Маргарита Болеславовна, решил взять реванш. И начал, как говорится, рубить правду-матку, сохраняя при этом светски-непринужденный тон.

– О, по-моему, Большой сейчас в страшном упадке...
– он запнулся лишь на секунду, перехватив Надин взгляд.
– Надя, вы должны простить мне эту невольную резкость, но раз здесь все так откровенны... На мой взгляд, Главный балетмейстер занят не творчеством, а сведением счетов, расправляется с неугодными, оголил труппу, в театр никого не пускает Большой просто в вакууме! Это чудо, что мне довелось здесь оказаться, но и то лишь после прямого вмешательства министра...В конце концов, это не важно: каким образом, я здесь и рад этому безмерно! Но как можно не ставить новых современных балетов - и это за десять лет, вы только подумайте: десять! Это же смерть для театра! Мавзолей и только... Классика у вас подмяла под себя все, закабалила сознание...

Он говорил теперь, обращаясь в первую очередь к Наде, потом переводил взгляд на хозяина - на прочих вообще не глядел.

– Вам нужна свежая кровь! Надо распахнуть окна, глотнуть чистого воздуха, впустить ветер - и пусть вас продует как следует, пусть сквозняк все перевернет! Я... как я хотел бы помочь...

– Влить свежую кровь?
– неизменно улыбаясь, переспросил солцеволосый друг Георгия - Сергей - с пушистым хвостом за спиной, перетянутым черной резиночкой.

– Вот именно!
– горячился Петер.

– Свежий воздух европейской культуры?
– вновь уточнил Сережа, не переставая широко и радостно улыбаться.

– Ну конечно! При таком-то наследии, при таких-то традициях оказаться отторгнутыми от единого мирового процесса... это же катастрофа! Хорошо еще, что с недавнего времени хоть кто-то с Запада - пускай не самые сильные труппы, смогли оказаться в России...

– Ой-ей-ей!
– схватился за голову Дато.

По-видимому, он был прирожденный актер, потому что перемена, произошедшая в нем, была удивительна: из большого, вальяжного, исполненного достоинства и полноты мужчины он превратился в хитрого сморщенного зверька, который гнусаво хихикал, точно вредный персонаж из мультфильма.

– Бедные, бедные русские!
– сокрушался Дато, сопровождая сей процесс театральным хихиканьем.

– Что, я не прав?
– Петер побледнел, понимая, что, похоже, переступил ту незаметную грань, перейдя которую можно обидеть и гостеприимных хозяев, и собравшихся за столом, вне зависимости от их национальной принадлежности...

– Вы правы, вы совершенно правы, Петер!
– сказал Дато, вновь становясь серьезным.
– Только... постарайтесь не воспринимать ни Россию, ни театр, ни всех нас всерьез.

– ???

– Не удивляйтесь, я не шучу. Попытайтесь не подключаться к ней сердцем. Может быть, я не прав... много выпито. Но... если вы раскроете здесь свое сердце, это может перевернуть вашу жизнь, взорвать её изнутри. При том, что произойдет это как бы помимо вашей воли. Россия - это, наверное, самый важный вопрос, который вам задают.

– Кто?

Инна, переводя речь Дато, все больше мрачнела. А когда господин Харер задал свой короткий вопрос, рука его, сжимавшая бокал, дрогнула, и хрусталь слабо звякнул. И в комнате повисла странная дрожащая тишина - точно отзвук испуга, с которым ахнул хрусталь.

Петер не ожидал, что это бесшабашное полу богемное застолье подведет его к тому разговору, который томил его больше иных, - его, которого потянуло сюда, точно магнитом, его, который надеялся, что поездка в Москву поможет по-новому взглянуть на себя самого и понять, кто он и чего стоит...

– Петер, не прикидывайтесь, что не понимаете, - после паузы бросил Дато.
– Вся жизнь - это разговор с Богом. Он задает нам вопросы... те ситуации, в которых мы с вами оказываемся, - это только вопросы. А нам на них отвечать. Всей своей жизнью.