Самое ценное в жизни

Он смотрел на картину, чувствуя, как сердце истекает кровью от боли и вины, упал на колени, уткнулся лбом в краешек дивана, и из глаз потекли незнакомые прежде жгучие слезы.

И вдруг от картины будто пронесся нежный ветерок, успокаивая измученное сердце. Что это он? Как будто всё потеряно! Но ведь ничего непоправимого не случилось! Они оба живы и здоровы! Он приедет к ней, вымолит прощение.

Провел рукой по влажному лбу, убеждая себя – она обязательно, обязательно его простит! Ведь они любят друг друга! Жаль, что она сказала ему об этом только сгоряча, перед расставанием. Если бы он знал, что она любит его, наверняка не стал бы так психовать. Или, наоборот, было бы еще больнее? Кто знает? Он себя совершенно не понимал.

Владимир обессилено присел на диван и твердо пообещал кому-то в пространство: он сделает всё, чтобы Татьяна забыла несправедливые и обидные слова, которые он сгоряча выплеснул на нее! И впредь он никогда не будет сомневаться в своей милой, очаровательной и такой желанной любимой!

Через некоторое время заставил себя встать, и, хотя душа просилась мчаться вслед за Татьяной, заставил себя вспомнить о работе. Умылся холодной водой и поехал в контору. Фаина Генриховна, увидев его сероватую физиономию, испуганно ахнула.

– Да что такое с вами, Владимир Михайлович? Вы заболели?

Он поморщился.

– Нет, здоров! – Сурово попросил, предвкушая безжалостное, но справедливое возмездие: – Вызовите мне Катерину Ильиничну, будьте добры.

Через полчаса в кабинет впорхнула подчеркнуто беззаботная агрономша в красивом розовом свитере, подчеркивающем свежий цвет лица, и черных, в обтяжку, джинсах.

Она мило улыбалась, но в карих глазах застыло опасение.

– Звали, Владимир Матвеевич? – она кокетливо поправила чуть уклонившийся от середины груди золотой кулончик.

Он оторвался от созерцания белого плафона стоявшей на письменном столе настольной лампы, тяжело встал, и, процедив сквозь зубы:

– Звал, как не звать? – плотно закрыл двери, щелкнув внутренней защелкой.

У нее расширились глаза.

– Что это вы делаете, Владимир Матвеевич?

Он подошел к ней, крепко сцепил руки за спиной, и угрожающе объявил:

– А это чтобы нам с вами никто не помешал выяснять наши весьма странные отношения.

Сжавшись от его гневно-презрительного тона, она нервно облизала кораллово-розовые, в тон свитеру, губы.

Он подошел еще ближе, так, что она рассмотрела морщинки вокруг глаз, и сурово отчеканил:

– Почему вы лезете в мою личную жизнь? Кто дал вам такое право? Я прекрасно знаю, что вы сделали уйму пакостей, чтобы развести меня с женой!

Она по-боевому распрямила узкие плечи и бесшабашно переспросила:

– С которой?

Он понимающе протянул:

– Ага, к Светлане вы тоже свои грязный лапки приложили. Но ее я вам прощаю, а вот Татьяну – не прощу! Почему вы не передали мне ее просьбу?

Она неуклюже переспросила, слегка заикаясь, стараясь протянуть время, чтобы собраться с мыслями.

– К-какую просьбу?

Владимир понимающе кивнул.

– Ну да, их ведь было две, – сначала она просила проверить телефон, который не работал, а потом передать, что задерживается.

Катерина решительно отбросила притворство и решила идти ва-банк. Выпятила пышную грудь и откровенно объявила:

– Да, я не передала ничего, что просила эта ваша очередная нахлебница! Почему? Да очень просто – я давно вас люблю, только вы не хотели это замечать! Посмотрите на меня внимательно! Я гораздо лучше всех этих иждивенок, которых вы неизвестно где подбираете!

Владимир понял, что ей хотелось употребить гораздо более крепкие эпитеты, но не хотелось шокировать своего потенциального возлюбленного. Он сжал кулаки и с нескрываемой угрозой спросил:

– Телеграмма и телефон тоже ваших рук дело?

Агрономша довольно повела плечами, ничуть не раскаиваясь, наоборот, гордясь своей предприимчивостью.

– Ну, при желании ничего невозможного нет. На телефонной станции работает моя хорошая подруга. Это было нетрудно, тем более, что там меняют оборудование.

Молитвенно подняла к нему напряженное лицо, положила руки на грудь и успокоительно проворковала:

– Милый, я понимаю, что сейчас тебе больно! Но поверь, пройдет совсем немного времени, и ты поймешь, что все это – к лучшему! Мы с тобой – идеальная пара, у нас общие интересы, общие устремления. Я ведь замечаю, как ты смотришь на мою грудь!

Она прижалась к нему, пытаясь добраться до его губ.

Владимир брезгливо отбросил ее на диван, стоявший у стены. Пружины жалобно взвизгнули. Катерина в изумлении смотрела на него, не в силах поверить, что ее так открыто отвергли. Владимир завопил, уже не сдерживая жестокое негодование и возмущение:

– Да что же это такое! Я что, по-вашему, сексуальный маньяк, прыгать по чужим постелям? Вы слышали, чтоб я изменял Светлане, хотя откровенно признаю, что не любил ее? Почему вы считаете, что я оставлю ради вас по-настоящему дорогую мне женщину? Зачем вы нахально лезете в мою жизнь? Вы здоровы ли, Катерина Ильинична? Мне кажется, у вас явные нелады с психикой!

Она категорично заявила:

– Я тебя люблю!

Он взвился, не выдержав пафоса в ее голосе и тоже перейдя на «ты», хотя с подчиненными принципиально на «ты» не изъяснялся:

– Любовь! Да ты в принципе не знаешь, что это значит! Неужели ты думаешь, что эгоистичное чувство, которое понуждает тебя делать гадости моей жене и мучить меня, есть любовь? Ты что, думаешь, я не замечал твоих масляных улыбочек и зазывных взглядов? Не догадывался, что к чему? Не такой уж я слепец! И не наивный мальчик! Мне не двадцать лет и даже не тридцать! И если бы я тебя хотел, то давным-давно уложил бы в свою постель! Но ты мне элементарно не нужна!

Не в состоянии остановиться, стал метаться по кабинету, с неукротимой злобой расшвыривая стоящие на дороге стулья. Они разлетались по углам как детские мячики, с зловещим хрустом врезаясь в стены.

Когда под руки попалась стопка подготовленных на подпись документов, не задумываясь, швырнул их в ее сторону, и пораженная агрономша оказалась сидящей среди белой бумаги, будто в сугробе. Изумленно смотрела на него, как незаслуженно обиженная маленькая девочка, сжавшись на диване в жалкий комочек.

Ей вдруг стало страшно. Не так она представляла себе в своих сладких видениях их воссоединение. Ей всегда казалось, что достаточно убрать с дороги незначительные помехи в виде его глупых женщин, и счастье у нее в кармане. Но при виде разъяренного, обезумевшего от боли и досады мужчины впервые подумала, что совсем его не знает. Таким она его никогда не видела. Всегда считала, что он спокойный и покладистый и приручить его не составит никакого труда.