Самое ужасное путешествие (с илл.)

«Приблизившись под всеми лиселями [7] к земле, мы различили над самым морем белую полосу, уходившую от ее крайней восточной точки сколько хватал глаз на восток. Это было замечательное зрелище – чем ближе мы подходили к полосе, тем больше она вырастала в высоту и в конце концов оказалась вертикальным ледяным обрывом, возвышающимся на 45–60 метров над водой, с абсолютно плоской и ровной поверхностью, без каких-либо трещин или выемок на обращенной к морю гладкой стороне»[7].

7

Лисели – добавочные паруса, поднимавшиеся на парусных суднах в дополнение к основным при слабых или попутных ветрах.

Росс прошел километров четыреста вдоль этого ледяного барьера от мыса Крозир – так по имени капитана «Террора» он назвал восточную оконечность острова Росса. Эта точка, в которой соединяются земля, море и подвижный барьер, [8] будет постоянно фигурировать в нашем рассказе. На обратном пути Росс зашел в залив, отделяющий остров Росса от возвышающихся на западе гор. 16 февраля «в 2.30 утра, когда установилась очень хорошая видимость, мы увидели гору Эребус, и нам открылся прекрасный вид на весь берег, по всей видимости, связывающий гору с материком, о чем мы ранее не подозревали». Читатель поймет, что в данном случае Росс ошибался, так как Эребус и Террор стоят на острове, соединенном с сушей только ледником. Далее он сообщает: «От мыса Бёрд (так звали старпома с «Эребуса») далеко на юго-запад тянется очень глубокая бухта, окаймленная низким берегом; эта бухта, плохо различимая издали, требовала обследования; а так как слабый вест препятствовал нашему продвижению в этом направлении сквозь молодой лед, покрывший теперь океан повсеместно – насколько мы могли видеть с верхушки мачты, – я решил подойти к бухте и рассмотреть ее повнимательнее, определить более точно ее протяженность и прочие параметры. В полдень мы находились на широте 76°32', долготе 166°12', наклонение 88°24' и восточное склонение 107°18'.

8

Термин «ледяной барьер» сохранялся в английских источниках еще длительное время и широко использовался на картах, связанных с деятельностью экспедиции Р. Скотта. По смыслу это лишь обрыв шельфового ледника в море, тогда как в современной литературе принят термин «шельфовый ледник». Читатель должен иметь в виду, что Э. Черри-Гаррард под термином «барьер» всюду понимает современный шельфовый ледник Росса в целом.

Днем нас почти заштилело, и мы стали свидетелями могучих извержений вулкана Эребус, выбрасывавшего дым и пламя на гигантскую высоту. Но, как и в предыдущем случае, наблюдавшемся нами, мы не заметили истечения лавы из кратера, хотя сегодня взрывы были намного сильнее…

Вскоре после полуночи (16–17 февраля) подул ост, и мы до 4 часов утра шли на всех парусах южным курсом, хотя часом раньше отчетливо различали сушу, окаймляющую бухту и связывающую вулкан Эребус с материком. Я дал бухте имя старпома с «Террора» – Мак-Мёрдо, он вполне заслужил эту честь своей добросовестностью и высоким мастерством»[7]. Сейчас она называется заливом Мак-Мёрдо.

Ошибка Росса, посчитавшего, что Эребус соединяется с материком, объясняется тем, что он с большого удаления смотрел на мыс Хат, полуостровом вытянувшийся с юго-западной оконечности Эребуса на запад. Вероятно, ему был виден и мыс Минна Блафф, который выдается от материка на восток. Как раз между этими двумя мысами, напротив Блаффа, находятся острова Уайт, Блэк и Браун. Вполне естественно было принять их за сплошную сушу.

В ту пору существовала проблема – относить ли шельфовые ледники к морю, как это делали участники экспедиции Р. Скотта, или к суше, как это принято сейчас. Соответственно, во времена Р. Скотта крупные выходы коренных пород посреди шельфовых ледников назывались островами (в книге – Уайт, Блэк, Браун), а элементам скального обрамления в тылу шельфового ледника Росса присваивались наименования бухт, мысов (в книге – мыс Блафф, на современных картах – утес Блафф) и т. д., более подходящие для морского побережья. Именно такой подход сохранился в первой советской лоции Антарктиды. Точно так же на картах «Атласа Антарктики» пролив Мак-Мёрдо вслед за Джеймсом К. Россом назван заливом.

Росс прорвался через паковые льды [9] в неизвестное море; прошел сотни километров вдоль гористого берега и около 600 километров вдоль Великого Ледяного Барьера (работы были завершены в 1842 году); проник на своих судах до очень высоких широт – 78°11' ю. – на четыре градуса дальше, чем Уэдделл. Ничуть не меньше и научные заслуги его экспедиции. Росс довольно точно определил местоположение Магнитного полюса, но, по его собственному признанию, был огорчен тем, что его естественной, но, «может быть, слишком честолюбивой давнишней мечте» – водрузить флаг родной страны на обоих магнитных полюсах планеты – не суждено было сбыться.

9

Положение этого устойчивого ледового массива показано в «Атласе Антарктики».

Более всего Росс стремился к точности, и его географические и научные наблюдения, данные измерений метеорологических параметров, температуры воды, течений, записи о жизни в океанах, по которым он плыл, поражают не только своим обилием, но и достоверностью.

Бесспорно, после возвращения Росса на родину в 1843 году позиции сторонников существования южного полярного континента сильно укрепились. Однако не было и никаких доказательств того, что открытые путешественниками разрозненные участки суши связаны между собой. Даже сейчас, в 1921 году, после двадцати лет упорных изысканий с применением самых современных технических средств, внутренние области этого предполагаемого материка, за исключением района моря Росса, совершенно не изучены [10] и не нанесены на карты; да и края его известны лишь в дюжине пунктов, разбросанных по окружности длиною около 18 000 километров.

10

Интенсивные работы по изучению Антарктиды начались в период Международного геофизического года (1957–1959), следует упомянуть также пересечение Западной Антарктиды на самолете Л. Элсуэртом и X. Холлик-Кенионом в 1935 году.

Доктор Леонард Хаксли в своей книге «Жизнь сэра Джозефа Хукера» сообщает много интересного об экспедиции Росса. Хукер, которому было 22 года, когда в 1839 году он покинул Англию, совмещал обязанности ботаника экспедиции и помощника хирурга на «Эребусе». При снаряжении экспедиции правительство очень плохо обошлось с биологическими науками, предоставив для их нужд 25 стоп бумаги, две ботанизирки, два ящика для живых растений – и только; не было ни инструментов, ни журнала, ни бутылей, а единственным фиксатором служил ром из корабельных запасов. А когда, вернувшись, экспедиция привезла богатые коллекции, их как следует так и не обработали. Сам Росс занимался земным магнетизмом, но проявлял большой интерес и к другим естественным наукам и уступил часть своей каюты Хукеру для работы. «Почти каждый день я делаю зарисовки, иногда весь день напролет, с утра и до двух-трех часов ночи, и капитан помогает мне; с одной стороны стола сидит он, что-то пишет и вычисляет, с другой – я, рисую. Время от времени он отрывается от своих занятий, подходит ко мне, смотрит, что я делаю… Разумеется, между нами пару раз случались какие-то незначительные размолвки, ведь ни он, ни я не отличаемся ангельским нравом, но ничто не может затмить того великодушия, с которым он предоставил свою каюту в мое распоряжение, превратив ее в мой рабочий кабинет в ущерб себе».

В другом отрывке из писем Хукера читаем:

«В области географических открытий экспедиция принесла замечательные результаты, и это доказывает только, чего можно добиться, если проявить хоть малую толику упорства, ибо мы не находились в опасных условиях и вообще не испытывали никаких трудностей. Среди полярных путешественников существует своего рода негласный договор – поддерживать свою репутацию людей, свершающих чудеса; поэтому те из нас, кто попал во льды впервые, готовили себя к обморожениям, придавали неоправданно важное значение такой простой операции, как прорыв через пак, и т. д. Теперь-то эти опасения развеялись, но я не собираюсь всем об этом сообщать. Я имею в виду не исследователей суши, действительно претерпевающих неслыханные тяготы, а путешественников, которые живут на уютном корабле, мало соприкасаются со льдами и должны только проявлять необходимую осторожность».

Если бы Хукер в то время мог знать, как Скотт будет руководить экспедицией, о которой я собираюсь рассказать, и какую научную деятельность развернет капитан «Терра-Новы» Пеннелл после высадки Скотта на сушу, он, Хукер, несомненно внес бы поправки в следующее свое высказывание: «Вряд ли еще когда-нибудь натуралисту выпадет счастье плавать с капитаном, настолько преданным делу морской зоологии и настолько пекущимся об использовании малейшей возможности для обогащения коллекций…»

Наконец, из книги мы узнаем и об условиях секретности, в которых проводились все работы – никакие научные результаты не должны были раньше времени стать известными из переписки с родными. Есть в книге и такой эпизод: Хукер спрыгивает с трюмного люка, держа в руке шкурку пингвина, которую он собирался набить лично для себя, и со всех ног уносится прочь, чтобы не встретиться с неожиданно появившимся на корме Россом. Нечто подобное случалось и на «Терра-Нове»!

По возвращении на родину Росса встретил холодный прием, и в 1905 году Скотт написал Хукеру:

«На первый взгляд это кажется непонятным, поскольку сейчас проделанная им работа ценится очень высоко. Но я всегда считал, что широкая публика обходит его вниманием и что сам он, как вы однажды справедливо заметили, в написанной им книге слишком скромно рассказывает о своих заслугах. Я не знал, что Барроу явился тем злым духом, который так много сделал, чтобы обесценить результаты Росса [11] . Весьма любопытная подробность истории экспедиции»[8].

11

Настороженное отношение в английском обществе к Джону Россу и Джеймсу Кларку Россу было обусловлено их предшествующей деятельностью в Арктике, в частности неудачными (по мнению ряда общественных деятелей, вроде секретаря Адмиралтейства Дж. Барроу) попытками открыть Северо-Западный проход.