Самоходка по прозвищу ". Прямой наводкой по врагу!

– Да мать их в гробину! – матерился старшина с пулеметом. – Решили своими зажигалками напугать!

Выполз повыше на склон и длинной очередью свалил огнеметчика. Взорвался ярким шаром ранец с горючей смесью. Остальные саперы бежали прочь от пылающего клубка, стреляя на ходу из автоматов.

Молодой командир танка выпускал им вслед обойму своего ТТ. Старшина, спрыгнув к нему, толкнул лейтенанта в спину. Очередь прошла над головой.

– Не суй башку куда не надо, – бормотал старшина, перезаряжая пулемет. – Мало вас сегодня побило?

Тем временем майор Цимбал проверял самоходки. Озабоченно рассматривал отверстие от осколка в борту машины Солодкова.

– Мотор не повредило?

– Никак нет.

– Прогони еще разок на холостом ходу. Проверь, не течет масло.

Замполит, которого он взял с собой, вытянув руку, торжественно объявил:

– Вот он, Харьков! Уже заводские трубы видны. Один рывок, и фрицы покатятся.

– С такими рывками нам самим скоро труба будет, – пробурчал механик-водитель Иван Грач из экипажа Афони Солодкова. – Опять танки в лоб пустили, вон какие костры горят.

Иван не мог отойти от гибели своего друга Антона Болотова. Сейчас, двигая челюстью, с нескрываемой болью смотрел, как горят танки, в большинстве вместе с экипажами.

Замполит, в расстегнутом, как всегда, полушубке, чтобы все видели его ордена, открыл было рот. Намеревался осадить трусливого механика, который не к месту распустил слюни, когда надо сражаться насмерть.

Сам замполит не то что сражаться, но и на переднем краю бывал считаные разы, оберегая себя – грамотного, умного, нужного стране и армии политработника. Но произнести правильные слова и поставить на место механика с ожогами на лице и медалью «За отвагу» не успел.

Разнося гулкое эхо, взорвалась набитая боеприпасами очередная горевшая «тридцатьчетверка».

Взрыв был особенно сильный, а может, замполиту это только показалось. Столб пламени и обломков взвился выше огромных сосен неподалеку от танка. Одна из них тяжело рухнула, разметав густую крону ветвей.

Облако горящих обломков и хвои смешалось со снежной пылью, комьями льда. Горящий бензин с шипеньем закручивал клубы багрового дыма. Мутные брызги пролились на тающий от жара снег.

Из низины выбиралась цепочка уцелевшей пехоты и танкисты. Пулеметные трассы шли, перекрещиваясь друг с другом. Иногда кто-то падал и уже не поднимался, другие, пригнувшись, ускоряли шаг.

Заряжающий Вася Сорокин перекрестился, а наводчик Михаил Швецов яростно докуривал цигарку и повторял:

– Это не война! Сплошное блядство… сколько людей за час угробили!

А в блиндаже сидел раздетый по пояс подполковник Мельников, его перевязывала молоденькая медсестра с пухлыми по-детски губами.

Петр Петрович Цимбал, наливал из флажки водку по кружкам и посматривал на медсестру:

– Ох и губки у вас, Ася. Целовал бы, не отрываясь.

– Вам нельзя, – улыбалась медсестра. – Жена дома ждет.

– За порогом война. Что же теперь, смерти дожидаться? Я к вам вечерком на «виллисе» в санчасть подъеду.

Медсестра промолчала, майор Цимбал ей наверняка нравился. А подполковник Мельников, шевеля перевязанной рукой, сжимал и разжимал кулак. Принимая кружку, подмигнул Цимбалу:

– Ты уж тогда вечера не жди, если решил в чужой огород залезть. Чую, через час-два снова наступать будем. Готовь своих самоходов.

Однако наступление началось ближе к вечеру. Цимбал уже начистил сапоги, а водитель загрузил в «виллис» угощение для медсестер.

– Я еще одну фляжку водки положу. На всякий случай.

– Клади. И сгущенки тоже. Девушки сладкое любят.

– Да уж, от сладкого их не оттащишь, – двусмысленно объявил шофер.

В этот момент вошел адъютант. Мечта, что наступление состоится завтра, а вечер будет приятным (читалось такое в глазах Аси), развеялась как дым.

В бронетанковых войсках в бой положено идти всем командирам, включая комполка. Зачастую это не соблюдается. Кто-то не хочет лезть под снаряды, надо ведь полком руководить! Другим это запрещает вышестоящее начальство – погибнешь, кто командовать будет?

Тридцатидвухлетний майор Цимбал снял новую куртку, облачился в старую, потертую, выданную лет восемь назад, когда он заканчивал танковое училище.

Паша Карелин торопливо писал письмо девушке-соседке. У них ничего не было, ведь Паша встречался и собирался жениться на другой. Но невеста ушла, как и не было. А на проводах девушка-школьница смотрела на него такими блестящими влюбленными глазами, что написать ей хорошее теплое письмо было просто необходимо.

Впрочем, школу она уже закончила, где-то работает. Прислала два письма, на которые Карелин не ответил. А вот сейчас захотелось оставить на память какие-то ласковые, приятные слова. Вдруг сегодняшний день окажется последним. Гнал тоскливые мысли, но такая вот жизнь на войне.

Капитан Ивнев на что опытный, две войны прошел. С тяжелым Т-4 схватился и раздолбал его. И другие танки на счету были, с немецкими пушками дуэль выигрывал, доты разбивал, опережая спрятанных за бетонной стенкой вражеских артиллеристов. Считался везучим, повышение по службе обещали.

А погиб, можно сказать, глупо. Какой-то ефрейтор с противотанковым ружьем-обрезком подкрался, машину сжег, и три человека из экипажа сгорели. Сам, сволочь, еще и смыться успел. Наверное, крест получил или отпуск к своей фрау.

А комбат Ивнев за все свои подвиги всего лишь медали удостоился, хотя два года честно отвоевал. Матери перед боем Павел никогда писем не писал. От нее тоски не утаишь – чего зря душу травить!

Когда заклеивал конверт, от грустных мыслей его оторвал Вася Сорокин.

– Паш, как слово «вспоминай» пишется? Через букву «е» или «и»?

– Кого ты там вспоминаешь?

– Жене и детишкам наказываю, если погибну в бою, то пусть…

– Не дури! Слов нахватался, в бою он погибнет, и вспоминать его обязаны. Порви письмо.

Вася Сорокин считал, что это красиво: взять и написать прощальное письмо. Но человек он был дисциплинированный и листок спрятал в карман. Не удержавшись, поддел:

– А чего тогда со своей девкой прощаешься?

– Ты слова выбирай! Девки от одного к другому бегают, ищут приключений да где повеселее. А это девушка-соседка, работает, десять классов недавно закончила.

– Чего умничаешь, командир, – вмешался Швецов. – К Ваське привязался. Бабы есть бабы, чего спорить?

Карелин промолчал. Ссориться с экипажем он не хотел. Да еще перед боем.