Самостоятельные люди

Но Всеволод только мельком оглядывал «наши богатства» и отворачивался.

«Даже спасибо не скажет. Мы стараемся, а он плюёт на нас, – подумал я. – Нахальный всё же парень». И мне стало обидно за себя и за семью лесника.

Утром на следующий день я встал и сразу почему-то вспомнил про Всеволода. «Приду с рыбалки и поругаюсь с ним, скажу ему, что о нём думаю», – решил я, собрал удочки и пошёл на рыбалку.

Рыба сразу взялась, и моё плохое настроение улетучилось. Вернулся я домой только после обеда.

Подхожу к избе лесника, вижу – за столом во дворе сидит Всеволод и работает.

Повернулся ко мне – лицо довольное, радостное.

Я хотел пройти мимо, но он мне протянул фигурку, и я остановился.

Стройная маленькая женщина, одетая в длинный халат, подпоясанная синей широкой лентой, приготовилась к танцу. Она не сделала ещё ни одного движения, только подняла руки над головой, но казалось, что вот-вот ударит бубен и она начнёт ритмичный восточный танец.

– Ну? – спросил Всеволод.

Он хотел услышать от меня какие-то хорошие слова и нетерпеливо ждал. Ему обязательно хотелось, чтобы его кто-нибудь похвалил, и он даже заглядывал мне в глаза.

Я сказал ему, что мне нравится его работа. Видно, он остался недоволен мною, потому что отвернулся.

И тут во двор вошли два Ивана – большой и маленький. Всеволод помахал им и протянул фигурку женщины. А Иван Семёнович подошёл к нему вплотную и тихо сказал:

– Ты мне это в нос не тычь! Чтоб сегодня твоего духу в нашем лесу не было!

– Что с вами? – удивился Всеволод. – Объясните.

– Объяснить? Как дерево рубить, так объяснение ему не требовалось.

– Ах, вот вы о чём! – Всеволод улыбнулся. – Подумаешь, какой пустяк, срубил один сук. Он ведь был мне нужен. Ну, простите меня. – И повернулся к Ивану Семёновичу спиной.

Иван Семёнович схватил Всеволода за плечи.

– Пустяк, говоришь? Дерево – пустяк? – Иван Семёнович смотрел в упор на Всеволода. – Ты сам пустяк! Уходи от нас! Пять минут даю тебе на сбор.

– Ну хорошо, хорошо, я уйду, только уберите ваши руки. Драться я не собираюсь.

Иван Семёнович пошёл к дому, а Всеволод крикнул ему вдогонку:

– Уже поздно. Не дойти мне засветло до деревни!

– Добежишь, – ответил Иван Семёнович.

Тогда Всеволод посмотрел на Ваню, и в его глазах мелькнула надежда.

– Ваня, уговори отца. Выручи друга. Ну куда я пойду на ночь глядя?

Ваня отвернулся и пошёл к дому. И я следом за ним. Мне не хотелось оставаться с Всеволодом.

Ровно через пять минут Всеволод уходил. Он был такой же, как в первый день, когда появился здесь, – весёлый, красивый и какой-то лёгкий. И не было ему никакого дела до лесника и до его семьи.

Я высунулся в окно. Когда он проходил мимо, то помахал мне рукой и сказал:

– Привет рыбакам! В этом доме художника не поняли.

Ко мне подошёл Иван Семёнович. Он курил папироску, а когда брал её в руки, то видно было, что пальцы у него слегка дрожат.

– Художник, – сказал он, – а жизнь рубит. Красоты настоящей не понимает. – Он бросил папироску на землю, притушил её носком сапога и посмотрел узкими, прищуренными глазами в ту сторону, куда ушёл Всеволод. – Ты, может, подумал, что я испугался, что он срубил сук у дерева?

Я кивнул.

– Нет, – ответил Иван Семёнович. – Дерево не погибнет, оно живучее. Здесь вопрос глубже. Он всё для себя и для себя, а о других никогда не подумает. С таким человеком в разведку не пойдёшь. Как кукушка перелётная.

– Отец, – крикнул Ваня, – смотри, летит!

А самолёт уже разворачивался над лесом, и тоненькая ниточка дыма оставалась позади него.

– Папка, папка! – закричал Максим. – У самолёта белый хвост. Жар-птица. Самолёт жар-птица!

Скоро самолёт скрылся. Остался только белёсый туман, который медленно оседал на лес.

– Дождя бы не было, – спокойно сказал Иван Семёнович, – а то лекарство смоет.

Разноцветная история

Нас двое у родителей, я и моя сестра Галя, но мама говорит, что мы стоим добрых десяти. Мама никогда не оставляет нас дома одних, потому что тогда я обязательно что-нибудь придумаю и сделаю Галю соучастницей.

Папа называет это «цепной реакцией». И никто не догадывается, что виноват в этом совсем не я, а фантазия, которая живёт во мне. Не успею я опомниться, как она уже что-нибудь такое задумает и вертит мною и крутит как захочет.

Но в это воскресенье нас всё же оставили одних – мама и папа ушли в гости.

Галя тут же собралась гулять, но потом передумала и решила примерить мамину новую юбку. Вообще она любит примерять разные вещи, потому что она франтиха.

Галя надела юбку, мамины туфли на тоненьком, изогнутом каблуке и стала представлять взрослую женщину. Она прохаживалась перед зеркалом, закидывала голову и щурила глаза. Галя худая, и юбка болталась на ней, как на вешалке.

Я смотрел, смотрел на неё, а потом увлёкся более важным делом.

Совсем недавно я был назначен вратарём классной футбольной команды и вот решил потренироваться в броске. Я начал прыгать на тахту. Пружины подо мной громко скрежетали и выли на разные голоса, точно духовой оркестр настраивал свои инструменты.

– Прыгай, прыгай! Вот допрыгаешься – скажу маме!

– А я сам скажу, как ты юбки чужие треплешь!

– А ты всё равно зря тренируешься, – ответила Галя.

– Почему же? – осторожно спросил я.

– А потому, что с таким маленьким ростом не берут на вратарей.

Галя, когда злится, всегда напоминает о моём росте. Это моё слабое место. Галя моложе меня на год и два месяца, а ростом выше. Каждое утро я цепляюсь за перекладину на дверях и болтаюсь минут десять, используя старинный совет шведских спортсменов. Говорят, помогает росту. Но пока что-то помогает плохо.

Не знаю, почему все расхваливают Петера Линге, который придумал так висеть на «шведской стенке».

Обо всём этом я, конечно, Гале не сказал, а только с издёвкой заметил:

– Не возьмут, говоришь? Три ха-ха! Много ты в этом понимаешь! Посмотрела бы на мою прыгучесть! – Я со всего размаха бросился на тахту, но прыгнул без расчёта и ударился головой об стенку.