Самоубийство Земли

Для начала давай начнем освоение потолка. Мы с легкостью докажем, что освоение потолка — дело всей Великой Страны. Мы придумаем разные способы освоения, мы прикажем золотым отыскать в своих абсолютно одинаковых рядах тех, кто будет достоин первым ступить на потолочек… Увидишь: солдатики с яростью примутся за решение этой проблемки.

А всевозможные всенародные диспуты, спорики? И чем менее понятен их смысл, тем лучше, с тем большим азартом будут в них все участвовать.

Великий Командирчик, покуда мы живы — а мы не умрем никогда — будет создаваться «Руководство по руководству руководством настоящим государством». Ты даже не представляешь, какие еще делишки предстоит нам вершить на этом пути. Но это все в будущем. Пока же ты можешь быть уверен: раз я здесь — никакого переворотика в твоей стране не произойдет, и она все быстрей и быстрей станет приближаться к истинному государству.

7

В далеком провале огромного окна возник ленивый взгляд серого утра. Утро никак не хотело разгораться, блеклые краски покрыли Великую Страну. Просыпаться и шагать в серость не хотелось никому.

Безголовый открыл глаза, увидел потолок, понял, что проснулся и вздохнул.

Тотчас на пороге комнаты возник Воробьев. Как всегда он был бодр и весел.

— Как понравилась Великому Командиру моя вчерашняя радость? — улыбнувшись, спросил он. — Я так люблю делать тебе подарки.

— Спасибо. Не мог бы ты посидеть со мной? — попросил Безголовый. — Мне грустно.

— Что так? Что так? Что так? — весело затараторил Воробьев. — Пусть только прикажет Великий Командирчик, и я расскажу ему еще несколько особенно важных принципиков «Руководства по руководству руководством настоящим государством».

— Спасибо, — повторил Безголовый. — Но, видишь ли, в чем дело: я начал вспоминать. Более того: воспоминания овладели мной, они душат меня по ночам. Я не могу ни о чем думать — я все время вспоминаю твои слова.

— Это не те проблемки, из-за которых стоит ломать себе голову, поверь мне, Великий Командирчик. Я прикажу, и тебе принесут какую-нибудь неожиданную радость. Думаю, тебя это развеселит.

Так сказал Воробьев, а сам подумал: «Глупые создания. Что они могут вспомнить — эти существа, которые не стареют, у которых ни смерти нет, ни рождения, чья жизнь не течет, а движется от события к событию — скачками, фрагментами? А ведь течение жизни и есть постарение. Дурачки, зачем нужны воспоминания существам, не ведающим старости?»

— Последний Министр, ты мудр и добр, — Безголовый попробовал улыбнуться. — Только я никак не могу понять: почему ты выбрал именно мою страну?

— Ты много раз задавал мне этот вопросик, и каждый раз я давал тебе один и тот же ответик: стоит тебе приказать, я тотчас улечу.

Так сказал Воробьев, а сам подумал: «Они все по сути одинаково-плюшевые дурачки: они не понимают собственного счастья. Он еще спрашивает: „Почему я здесь?“ Как будто есть еще державки, жители которых овладели бы вечностью? Здесь нет ни рождений, ни смертей, ни течения жизни, ни старости — разве это не вечность? Нашему роду слишком хорошо известно, что такое старение, — течение жизни, которое может прерваться каждую секунду, и что такое смерть… Кто знает, если я буду править ими, возможно, и мне перепадет кусочек вечности? Может, я стану бессмертным, как они, — кто знает…»

День никак не хотел разгораться. Казалось, уставшее время спряталось ото всех, и эти серые краски непроснувшегося утра, теперь уже — навсегда.

Глава шестая

1

Бунтовать решили ночью. Во-первых, ночное время для бунта более подходящее. Во-вторых, если зажигать Великий Свет в ночном мраке — красивей получится. А в-третьих — это Пупсов сказал, и его все с удовольствием поддержали — символично получится: ночью побунтуем, как следует, а с утра начнется новая жизнь.

Бунтовать шли гуськом. Впереди Собакин-старший как Ответственный за дорогу. Следом за ним — Медведкин как Ответственный за все. А дальше остальные в произвольной последовательности.

Петрушин шел последним. И думались ему такие мысли-вопросы: «Куда я иду? Зачем? Что мне делать с Воробьевым, и как я буду за него отвечать?»

Вообще-то Петрушин очень не хотел идти бунтовать. До последнего момента идти и не собирался, но тут к нему пришел Крокодилий.

Крокодилина назначили «временным Ответственным за обеспечение явки Петрушина на бунт».

Крокодилин посмотрел на Петрушина со значением и сказал такую речь:

— Я это… Я чего пришел-то?.. Ты… Это… Ты, конечно, можешь это… идти — не идти… Наше дело, в общем, такое: хочешь — идешь, хочешь, как говорится… это… не идешь. Только если не ты — кто ж тогда, как говорится… это… будет за Воробьева отвечать?

Сказав речь и бросив напоследок значительный взгляд, Крокодилин удалился.

Петрушин подумал: действительно, неловко получается — друзья доверили ему ответственное дело, а он вроде как проигнорировал. Еще вдруг решат, что испугался…

Вот Петрушин и пошел. Так и шел, глядя в затылок Пупсов у, размышляя о грустном.

И тут к нему подошла Матрешина, взяла под руку, чуть попридержала. Они отстали от остальных и оказались как бы вдвоем посреди ночи.

— Я сказать тебе хотела. Обязательно. Можно? — От волнения Матрешина говорила отрывисто, слова выскакивали, словно удивленные дети. — Понимаешь сам, на какое дело трудное идем. Историческое. Сложиться по-всякому может… Кто знает, вдруг видимся с тобой в последний раз…

— Чего это — в последний? — перебил Петрушин. — Напрасно ты краски сгущаешь, честное слово. Сделаем дело и пойдем по домам. Не стоит особенно переживать по этому поводу.

Матрешина посмотрела ему в глаза так пристально, что Петрушину оставалось только отвернуться.

— Ты подожди. Не перебивай. Выслушай. — Из-под приклеенной улыбки Матрешиной продолжали выскакивать одинокие слова. — Я давно тебе собиралась сказать. Все не получалось никак… Вот… Но в такой день, точнее в такую ночь… Я бы очень хотела, чтобы ты знал… Понимаешь, это важно… Хотела бы, чтоб ты понял… — Матрешина замолчала. Петрушин со страхом ждал продолжения. — Короче… Понимаешь, это ведь я попросила, чтобы тебя назначили Ответственным за Воробьева. Нельзя ведь, чтобы все шли на смерть Ответственными, а ты шел просто так? — Матрешина снова замолчала, а потом добавила тихо-тихо. — Не то говорю, совсем не то…

— Это все? — резко спросил Петрушин. — Все, что ты хотела мне сказать?

— Все! Все! Все! — не сказала — выстрелила Матрешина. — Не понимаешь ты, Петрушин, ничего! Совершенно ничего не понимаешь, — она быстро отошла от Петрушина.

Двигались почему-то медленно, понурив головы. Казалось, этот скорбный путь в историю не кончится никогда.

Но вот все услышали храп Хранителя Света и поняли: они у цели. Хранитель Света спал, привалившись к стене. Лицо его выражало абсолютную удовлетворенность жизнью. Рядом с ним чуть покачивалась веревочная лестница, а выше — подрагивал довольно длинный шнур выключателя.