Самоучитель олбанского

После всего сказанного хочется примкнуть к распространенному вне интернета мнению о тривиальной и хаотичной безграмотности в интернете. Однако это не так или не вполне так. Это не хаос, а скорее сосуществование разных систем правил, которые не доведены до логического конца.

Таким образом, в центре находится система, основанная на «антиправиле»: делай ошибку всякий раз, когда это не влияет на произношение. Идеалом было бы его абсолютное соблюдение. Но по мере использования и распространения жаргона идеал размывается: достаточно сделать хотя бы одну ошибку. Наконец, более существенным оказывается владение речевыми клише. Отсутствие нормы, характерной для литературного языка, делает допустимой и привычной вариативность написания. И только для небольшой группы клише выделяются канонические варианты типа аффтар.

Прецедентность и клишированность все чаще побеждают орфографический педантизм. Так, под влиянием написания ряда слов, ярким представителем которых является кросавчег (с искаженным суффиксом — ик), в жаргоне падонков закрепилось написание соответствующего суффикса как — ег: пэтэушнег, мальчег, зайчег и т. д. А дальше заработал уже традиционный для русского языка принцип морфемного письма, то есть сохранение единого написания морфемы. Например, на одном интернет-форуме висело приветствие: Превед участнегам, — хотя по антиправилу следовало бы писать учазтнеком. Суффикс — ег, таким образом, вопреки орфографии падонков, сохраняется как особый показатель интернет-жаргона. Примерно то же произошло и с русским суффиксом — к в существительных женского рода. Написание девачко является в полной мере «антиправильным», но напомню приведенную выше цитату из Упыря лихого, где приводятся еще и такие написания: девачка — девачька — деффачка — девачько — деффачко. [49] Иначе говоря, допускается небрежное отношение к ошибкам: необязательно делать все возможные ошибки, достаточно одной-двух, зато можно делать ошибки, влияющие на произношение, — главное, чтобы было смешно. Тем не менее превращение конечного — ка в — ко стало довольно регулярным. Возможно, на это повлияла и особая популярность йа криветко, хотя, конечно, это выражение появилось значительно позже. Приведу и другие популярные примеры: футболко, тойотко, пелотко (неприличное слово), блондинко и т. д.:

49

Некоторые из них, например деффачка, не вполне законны, потому что замена в на фф влияет на произношение.

Тойотко поживает нормально, сломалась тут недавно.

Во фразе, написанной без ошибок, присутствует только этот жаргонизм. Как отмечают лингвисты, написание окончания женского рода как — о (с суффиксом — к или без него) может повлечь, хотя и не обязательно, переход слова в средний род, что создает дополнительный стилистический эффект: это блондинко не перевело часы или какое милое кисо.

Ну а теперь пришла пора подвести некоторый итог разговору о языке падонков. Этот жаргон появился в конце двадцатого века внутри довольно аморфной контркультуры падонков. Условно датой его рождения можно считать 1998 год, год создания сайта fuck.ru, первой интернет-площадки падонков. Очень быстро став модным, он вышел за пределы контркультуры и стал массово использоваться в блогосфере и других «интернетах». Своего пика мода на язык падонков достигает в 2005–2006 годах, что видно по частотности употребления ключевых падонковских слов в блогосфере. [50] В сентябре 2006 года состоялся и известный скандал со школьными тетрадями, на которых были напечатаны самые популярные падонковские выражения. [51] В 2004 году появляется конкурирующее название для жаргона — албанский (или с искажением — олбанский) язык, которое, по-видимому, становится особенно популярным в 2007 году, после пресс-конференции в интернете Д. А. Медведева. Скорее всего, случайно, но именно в 2007 году начинается практически незаметный постепенный спад моды на жаргон. Что остается от него сегодня? Однократные искажения орфографии, как правило, в знаковых словах (полностью тексты так уже не пишутся) и редкое использование отдельных клише. Однако самое популярное интернет-слово превед, похоже, не выдержало испытания временем. Употребить его в 2012 году — признак дурного тона, и способны на это разве что пэтэушнеги (исключительно в падонковском смысле, поверьте, никого не хочу обидеть).

50

Эту частоту можно определить с помощью Пульса блогосферы, предоставляемого «Яндексом».

51

Впрочем, скандал заново начинался в сентябре 2007 и даже 2009 года.

Ай, философия… Исторические параллели

В начале двадцатого века в России произошло два важных лингвистических события: реформа графики и орфографии и большой художественный эксперимент (состоящий из нескольких менее масштабных экспериментов) по переделке русского языка, разнообразные результаты которого были названы заумью. Лингвистические события почти совпали по времени с огромной социальной встряской — революцией, или революциями.

В конце двадцатого века и в начале двадцать первого также происходили многочисленные эксперименты с языком. Один из наиболее масштабных был проведен в интернете и получил название языка падонков. Кроме того, на границе веков и позднее была предпринята попытка, скорее неудачная, реформирования русской орфографии и пунктуации. После серьезной общественной критики лингвисты отказались от слова «реформа», но общественное мнение это успокоить уже не смогло. Именно тогда СМИ заговорили о малопонятной, но страшной реформе русского языка. Эти лингвистические события произошли после социального слома, названного Перестройкой, и совпали по времени с технологическим сломом — распространением интернета.

Интересно, как по-разному мы сегодня реагируем на языковые (и в том числе орфографические) эксперименты начала двадцатого и начала двадцать первого веков. Да и сам «орфографический параллелизм» весьма интересен, хотя и условен. В начале двадцатого века возникла своего рода усталость от сложных правил русской орфографии, от чрезмерной консервативности письма, наличия разных букв с одинаковыми правилами чтения и т. д. Именно в это время начинается подготовка реформы графики и орфографии, [52] а писатели затевают разнообразные игры с языком. По-видимому, не случайно «разрушение орфографических ценностей» совпало с революцией (а отчасти предшествовало ей). В условиях глобальных социальных перемен легче проводить болезненное, но все-таки более локальное изменение орфографии.

52

Сама реформа графики и орфографии была проведена большевиками сразу после революции, но это в большой степени вопрос, как теперь говорят, политической воли.

В наше время также была сделана попытка «косметической» реформы орфографии, но она была предпринята в 2000-х годах, то есть значительно позже начала Перестройки. Примерно к этому же периоду относятся и игры с языком и орфографией, о которых шла речь. Это, как ни смешно звучит, еще один (хотя и избыточный) аргумент в пользу того, что Перестройка (в отличие от революции) делалась сверху, и «культурная перестройка» никак не предшествовала ей, а следовала за ней на некотором расстоянии. Вот и заметные языковые изменения приходятся на девяностые годы, то есть отстоят от начала политической перестройки на пять и более лет. Катализатором современных языковых экспериментов с орфографией стала не социальная перестройка, а технологическая революция — появление интернета.

Художественные эксперименты с языком начала двадцатого века уже с полным основанием считаются частью нашей культуры. Отношение к ним в целом положительное и не слишком эмоциональное. И это понятно. Ни заумь, ни другие эксперименты по существу не влияли на русский язык, поскольку имели довольно ограниченную сферу применения. [53] Сегодняшние языковые игры уже повлияли на язык гораздо сильнее, потому что — благодаря интернету — получили широкое распространение. В отличие от зауми язык падонков активно использовался в реальной коммуникации.

53

Скажем, языковые игры лингвистов (озперанд и под.), относящиеся, впрочем, к более позднему времени, вообще мало кому известны.

Современную реформу орфографии образованные люди отвергли категорически. Обсуждение в основном свелось к абсолютной невозможности писать букву у вместо ю в словах парашют и брошюра, а также букву а в приставке в слове розыскной. [54] Однако при этом многие из них легко смирились с гораздо более серьезными изменениями орфографии в интернете и даже с воодушевлением использовали их на практике, то есть участвовали в масштабной игре с орфографией. Отторжение минимальных официальных изменений нормы и принятие более масштабных «неофициальных» (игровых) изменений весьма любопытно. Возможно, это объясняется нашей глубинной психологической потребностью в системе строгих и незыблемых правил (некоего идеала), которые можно и даже приятно нарушать на практике.

54

Слово разыскной в новом написании уже вошло в словари.

Привлекательность игр с орфографией имеет и более конкретное объяснение. Здесь я отчасти повторю то, что уже было сказано. Во-первых, протест. Не случайно же само явление зарождается в контркультуре, которая без протеста не существует, он заложен в ее определении. Но даже в рамках обычной культуры для обычного человека бывает соблазнительно преступить некоторые правила, тем более что так поступают окружающие. Во-вторых, выразительность. Ценность неправильной орфографии в том, что она придает слову дополнительную энергетику. Один мой знакомый объявил, что будет писать жи и ши только с буквой ы, — в частности потому, что «жызнь более энергична и жизненна, чем жизнь». И по-своему был прав. Так он и писал: жывот, ошыбка, машына. Однако, будучи грамотным человеком, периодически забывался и срывался на нормативное держишь и пишите (сознательно следить за окончаниями значительно труднее, чем за корнями, и здесь срабатывал автоматизм). Видимо, по этой же причине вариант пеши исчо оказался в языке падонков более каноническим, чем пеши исчо.

Всевозможные интернет-клише: аццкий сотона, аффтар жжот и убейсибяапстену, — безусловно, выразительны, они задерживают взгляд читателя, привлекают его к себе. Однако энергетика подобных написаний преходяща: они выразительны, пока мы осознаем их необычность и неправильность. По мере привыкания к ним и забывания «правильного прототипа» они становятся совершенно обычными, нейтральными написаниями, причем правила орфографии при этом утрачиваются.

С другой стороны, реакция общества на игры с орфографией неоднородна. Они оказались привлекательны лишь для части образованной публики. Другая же ее часть — как правило, люди, далекие от интернета — категорически их не приемлет и отказывается придавать им тот же культурный статус, что и безобидной, особенно на расстоянии века, зауми. Главный вопрос, впрочем, не в том, кто из них прав, поскольку обе реакции эмоциональны и вполне понятны. Гораздо важнее то, какие последствия для нас и нашей орфографии имеет внезапное распространение языка падонков.