Самойловы-2. Мне тебя запретили

— Уже бросил.

Из лёгких вырывается шумный выдох. Леша аккуратно притягивает меня к себе и обнимает. Я опускаюсь лбом на его плечо и прикрываю глаза. В нос уже забрался его запах. Совсем не изменился за три года.

Алексей водит аккуратными движениями по моей голове, запускает пальцы в волосы.

— Леша, ты не понимаешь, — тихо говорю. — Это со мной навсегда. Даже если я когда-то и встану, то вряд ли смогу ходить, как здоровый человек. Я буду или хромать, или с костылями, или меня нужно будет поддерживать.

— Я буду носить тебя на руках.

Он не понимает. Он вообще не понимает, насколько все серьезно со мной. Думает, пара операций — и я буду бегать.

— У меня перелом позвонка в поясничном отделе. Леша, это годы восстановления, и не факт, что получится.

Он недовольно вздыхает и отстраняется, чтобы видеть мое лицо.

— В чем ты пытаешься убедить меня, Наташа? В том, что я тебя не люблю? В том, что я не хочу с тобой быть? Ты в этом меня убеждаешь?

— Я не хочу снова к тебе привыкать, потому что отвыкать очень больно.

Вот я озвучиваю свой самый большой страх.

— Тебе больше никогда не придется от меня отвыкать. Наташа, тогда в «Музеоне» я совершил самую большую ошибку в своей жизни. Я думал, что расстаться будет правильно для нас обоих, но я ошибся. Больше я никуда от тебя не уйду. Никогда.

Леша снова привлекает меня в свои объятия, несколько раз целует волосы, а я осторожно обвиваю руками его спину. Медленно-медленно, неуверенно.

— Расскажи мне, как ты жил, Лёша? — прошу, чуть дрогнувшим голосом.

Он молчит несколько секунд.

— Без тебя плохо, малыш, — едва слышно отвечает. — Без тебя очень-очень плохо. Даже к мозгоправу ходил, прикинь?

Я не могу удержаться от тихого смеха.

— Ты? У психолога? — не верю.

Леша сильнее меня сжимает и еще раз целует в макушку.

— Хуже. У психотерапевта. И даже антидепрессанты пил.

— Ты знаешь, а я нашу яхту вспоминала все время, — произношу с ностальгией, снова мысленно возвращаясь на палубу. — В самые тяжелые, самые трудные моменты этих трех лет я вспоминала яхту. Когда было так тяжело, что хотелось все бросить и уехать, я вспоминала яхту, и мне становилось легче.

— Ты была счастлива в Голливуде?

— В Голливуде как таковом нет. Но я любила свою работу.

— А я каждый день смотрел на тебя на всех плакатах.

— И о чем ты думал, когда видел меня?

— О том, что без тебя нет жизни, — он целует меня в губы. Не сильно, но ощутимо. Потом еще раз и еще раз. — Без тебя нет жизни, — повторяет шепотом и соприкасается с моим лбом.

Глава 64. Неоправданные надежды

Моя жизнь наконец-то обретает смысл. Я каждый день провожу с Наташей, мы постепенно налаживаем нашу коммуникацию и снова привыкаем друг к другу. Она переезжает жить в Золотой ручей, потому что там больше пространства и воздуха, чем в квартире, к тому же есть двор и сад. Выходить на улицу и в парки Наташа не хочет, потому что там ее узнают.

Я тоже переезжаю на дачу. В первой половине дня, когда у Кузнецовой занятия с врачами, я работаю в компании. Но после обеда я закрываю дверь своего кабинета на ключ и еду в Золотой ручей, чтобы до позднего вечера быть с девушкой.

Она изменилась: стала взрослее, спокойнее. Может, даже мудрее. Пока не стемнеет, мы сидим на качеле в саду Кузнецовых и рассказываем друг другу, как жили эти три года. Наташина жизнь, конечно, была намного насыщеннее, чем моя. Мне и рассказать-то нечего на самом деле. Учился и тусил. Вот и вся моя жизнь в Америке.

А Наташа в подробностях пересказывает свой самый первый кастинг у Антуана Леруа. Потом, как ходила на прослушивания, а ей отказывали до тех пор, пока она не поняла, что на самом деле значит быть моделью.

— Вот тебе, Леша, кажется, что модель — это просто красивая мордашка, правда? — говорит мне серьезно в один из вечеров, когда мы сидим на качеле в саду Кузнецовых.

Я поправляю на ее плечах легкий плед и укладываю девушку к себе на грудь.

— Да нет, почему…

На самом деле да, но я не хочу обижать Наташу.

— Я знаю, что вы все думаете о моделях, — язвит. — Что им просто повезло родиться красивыми и что они получают деньги из воздуха, но на самом деле это не так!

— Я так никогда не думал. Я вообще никогда не думал о моделях, пока ты не стала одной из них.

— А на самом деле модель — это продавец и маркетолог. Вот на рынках толстые тетки зазывают покупать на их прилавках молоко и мясо. Модель на обложке на самом деле та же самая тетка, что и на рынке, только по-другому упакована.

Я смеюсь в голос такому сравнению.

— Ты и близко не тетка с рынка.

— Знаешь, как выросли продажи губных помад у «Ив Сен Лоран» после того, как я снялась в их рекламе? На 200 процентов! Только поэтому они и продолжили со мной сотрудничать. Так что модель должна уметь продавать, а для этого мало родиться красивой. Кстати, есть отдельный типаж моделей, которые называются инопланетянками. Это девушки, которые некрасивы внешне, но при этом все равно притягательны.

— Ммм, не знал.

— Модельная внешность делится на пять типажей: классическое лицо, детское лицо, сильное лицо, коммерческое лицо и странное лицо. Странные и есть инопланетянки. У них очень высокие гонорары, кстати, — рассказывает со знанием дела.

— А у тебя какое лицо?

— У меня коммерческое.

Я снова смеюсь.

— Видимо, поэтому ты и подняла продажи губных помад.

— Да, Антуан всегда говорил мне, что я рождена продавать.

— Не зря ты дочка банкира-маркетолога.

Как раз в этот момент слышится скрип калитки, и во двор заходит Наташин отец. Замечает нас сидящих в обнимку на качеле и идет в нашу сторону. Я не выпускаю Наташу из своих рук, несмотря на то, что вроде как неловко обниматься перед ее отцом.

— Всем привет, — здоровается с нами и протягивает мне руку, которую я тут же жму.

— Привет, пап.

— Здравствуйте, Егор Владимирович.

— Как дела?

— Все нормально, пап, — Наташа приподнимает уголки губ.

— Ужинали уже?

— Еще нет.

— Ну приходите.

Удивительно, как радушно Егор Владимирович со мной общается. Как будто и не угрожал три года назад убить, если я еще хоть раз окажусь возле Наташи.

Девушка отрывает голову от моей груди и сама тянется за поцелуем. Я касаюсь ее губ сначала нежно, затем сильнее, а потом мы в этом поцелуе тонем.