Самсоны и Голиафы

Берясь за ручку задней двери, я услышал музыку со второго этажа. Спевка (а мне нравилось называть репетиция), надо полагать, началась. Глуховатые звуки, но разобрать можно – баба солирует, вторит хор, кто-то пытается импровизировать на гитаре и получается у него гнусаво (это здесь тоже передается из поколение в поколение). Когда вошли внутрь, музыка плавно усилилась. А гитарка-то не строит (ты нужное примечай, Моцарт). Холл, он же кухня, он же столовая, он же место для собрания небольших групп, оказался пуст, но пахло борщом и соленым салом – тем же, что и от мужичков, видимо. Уютненько, в меру жарко, но задерживаться тут не стоит. Прошли по узкому проходу к повороту на лестницу, по другую сторону тянутся ряды кабинетов вплоть до кабинета самого Храма, прямо в конце вереницы, посередине. Мне всегда казалось, босс поселился там, чтобы, открыв дверь нараспашку, слышать и видеть решительно все. Я бы тоже так сделал, если бы имел подобный вес не только в общине, но и во всем регионе, а может, и за его пределами. Во всяком случае, знакомства этой личности простирались до самого запада. Вот такие пироги.

Сейчас дверь была не открыта, а закрыта она или открыта, с точки зрения замка, я бы не рискнул проверять и под страхом смерти. Только если позовут. Как к царю Навохудоносору. Или Артаксерксу (вот всякую ерунду, вроде имен царей и их наложниц, ты помнишь!). Позовут, не имей сомневаться. Как только доложат, что прибыл, а скорее всего, уже доложили, как только номер набрал. И я бы так сделал, если бы был в системе. Я посмотрел на пустой коридор, положительно хмыкнул.

Музыка наверху расстроилась и перестала. Послышались шумные шаги вниз по лестнице, сопровождающиеся мелодией сигнала. Металлика?! Ну да, Master Of Puppets. Хм, смело, смело. Молодая поросль бунтует или…? Мои размышления остановил окрик сверху на убегающего вниз:

–Я же сказала телефоны выключить! Где порядок? Достали! – последние слоги сорвались на фальцет. Довольно-таки паршивый, но такой знакомый.

Оооо, этот голос я узнаю из тысячи. Это не голос, это звук паралона о стекло, вперемешку с вилкой о чистую тарелку, под крик рожающей лошади. Тембр (через е) просто райский. Оксаночка. Лидер прославления. По правде говоря, – стерва. Ну, да и ладно бы, если бы хорошо пела, а характеры у всех тут не медовые калачи. Но Оксаночка была из среднего поколения (т. е. мне годится в матери, но не приведи господь быть воспитанным бабой сим) и считала, что главное – сердце и желание. Голос, само собой – далеко нет, потому что его, опять-таки, нет. Но компенсировала свое пребывание исключительно рукоположением Палыча. О такой аргумент биться бесполезно. Пустое. И священное.

Топот остановился на середине лестницы и на середине вступления композиции из телефона. Послышались отрывки разговора:

– Да…, конечно, я же вам звонил, да, …да, будем!

Топот спустился вниз и обрел зрительные очертания. Вам доводилось видеть снежного человека? Мне довелось играть с ним всю юность в одной команде. Струна к струне, нота к ноте, почти пять лет. А дружить и вовсе лет с шести. Йети смотрел на экран телефона, пытаясь что то запомнить или рассмотреть. Нас не замечал в упор. Знакомьтесь – Анатолий Козырев. Он же Козырь, он же Гарри (от снежного человечка, обратно же), для меня же просто Толян. Гитарист – виртуоз, сын обеспеченных родителей, а вернее матушки (мать распространяла какую-то косметику и в добавок сдавала дом в Пятигорске, а отца его я не видел, вроде бросил их, я не решался спросить), остроумен и умен, начитан, в меру замкнут, не в меру неуклюж. Нравилось мне, что с ним можно было поболтать о чем угодно абсолютно: от баб до истории протестантизма, от музыки до истории о неудачном романтическом опыте. Короче, друг детства. Нас не замечает в упор – что-то фиксирует.

Я не выдержал:

– Obey your master!

– Master! – на автомате подпел Козырь, не отрывая глаз от средства связи.

– Ну вот, заговорили на мирском! – Гера не преминул поучаствовать в репетиции, но слов заморских про кукловода не знал, видимо.

Толян оторвал свои глубоко посаженые глаза от сотика и обратил взор на нас. Руки развелись в стороны, телефон полетел на диван под лестницей (неуклюж, не соврал?), Козырь даже не заметил, что он упал в чей-то пакет или сумку или в капюшон – вещи перед спевкой бросались под лестницей на этом диване и грудились по самые ступени.

– Ааа, блудный сын, да ну нафиг! – Слов у Толяна не оставалось на речи, как у горских братьев, и он ограничился неоригинальной фразой, правда, похоже, даже прослезился, когда мы втроем обнялись и стали покачиваться из стороны в сторону. Должно быть, со стороны выглядели как команда, празднующая гол, очень долгожданный гол. Ухнули, как сигнал прекратить, и умиленные чуть отстранились.

– Братан, Тимоха! Разум! – Толян искренне радовался. Я этому, конечно, тоже обрадовался, потому что и сам радовался исключительно искренне. Опять трель телефона, песня та же, стало быть, звонит она же.

– Да, да, когда вам удобно? Мне сегодня нормально. Все! Человек подьехал как раз. «Это он о ком?». Да, да, до вечера.

– Тим, как раз по твою душу! – Козырь ответил на мой внутренний вопрос и улыбнулся так, как улыбается понимающий понимающему.

Внимательный читатель, особенно если он по совместительству музыкант, сейчас скопил ко мне много вопросов, но на один я отвечу сейчас же, как только вы его зададите. Если ты такой крутой гитарист, почему ты приперся на родину без своего родного инструмента, умник-разумник? Отвечаю. Не далее, чем три месяца назад, Толян – Козырь – Гарри позвонил мне (мы списывались и созванивались периодически) и рассказал про гитарного мастера, которого он нарыл в соседнем с Южногорском селом (не аул, потому что это уже другой регион), и который сделал для него электрогитару с декой из Кавказского ясеня. По словам моего друга, это – не гитара, а шедевр (он, как и многие мои земляки, говорил с неизбежным акцентом, хотя был русским по отцу и греком по матери, вот такой вот супчик по-южногорски). Инструмент – песня, сказка, восторг. Не звук, а пение возлюбленной, весит не тяжелее страта (тут и далее Fender Stratocaster), соляками можно младенцев укладывать. Звучит чистенько, в меру напористо, от души, короче. Ну а про технические детали вроде чистоты сигнала, ровноты строя, крепости анкера, я и спрашивать не стал – когда нравится, такие моменты сами собой замыливаются, да и не должно их быть у шедевра-то. Вот у этого мастера он тогда и заказал мне бас (здесь и далее – бас-гитара), о чем и сообщил тогда же, позже вечером, выпытав у меня днем ранее мои претензии к дереву, звукоснимателям, мензуре, цвету как бы невзначай (да мы всегда спорили о таких вещах, я и внимания не обратил на проверку, как бы, ага). Сюрприз он сделал старому другу, короче. Тем же вечером он свел нас с мастером по телефону и далее мы общались без этого двухметрового медиатора. Инструмент уже месяц как ждал меня в селении. Месяц у мастера ушел на изготовление и месяц на резьбу на корпусе (от последнего я отнекивался как мог. Понимаю, это красиво, оригинально по внешнему виду, актуально для региона, но мать его, дорого обойдутся Толяну вечера такого резнического досуга, но мастер сказал, что в противном случае, цитирую, «заказчик не заинтересован в конечном итоге работы»). И вот сегодня мастер, видимо, заждавшись уже гонорара, в пятый раз позвонил Козырю и просил о встречи с целью передачи изготовленного имущества.

Я бы и дальше интимно предвкушал скорую встречу с новым инструментом, но в нос ударил мягкий аромат, на секунду показалось – в здание не по графику ворвалась весна, прямо посреди хозяина августа. Причиной колебании стала впорхнувшая бабочка, несущая свежесть полей, запахи молодости, любви, авантюры, признаний – только так смог я запечатлеть бесшумное прекрасное создание с золотыми волосами и ясными глазками, спустившееся по лестнице и глянувшее на нас вполне скромно.

–Ой! – она остановилась, увидев незнакомца – меня. – Привет! – она протянула мне руку, и я, ей богу, чуть было ее не поцеловал. А почему нет? Нет, Тимур, потому что тут тебе не после концерта, осади коней.

– Привет! – я улыбнулся автоматически, а не с подтекстом – только так и получилось. Мягко пожал ей руку. Не отпускает. Я – тем более. Если б не Гера, так бы и стояли. Я – как дурак, а она – как бабочка.

–Тим, это Света, Света, это Тим – лучший гитарист Южногорска и Москвы. Наш брат. Блудный сын, правда!

Полегче, казачок, такая характеристика запросто спугнет такую бабочку.

– Очень рада, я Света, я тут в хоре пою. И уже Толяну:

– Толь, мы начать без тебя не можем.

Я сподобился отпустить руку, ощутив странное чувство потери. Как, когда ты что-то потерял, ничего не имев. Как волна на бережку, которую жалко упускать, она ведь только – только нахлынула, а другая – когда еще будет. А вот следующая волна принесла уже знакомые нотки пенопласта сверху:

– Ну сколько мы тебя будем ждать, блин! – и неизменное, – Достали! Толик! Короче, начинаем без него!

Толян закатил глаза, скорчил мне козу, и, дав знак подниматься, спешно потопал вверх как слон, а не снежный человек вовсе. Светка упорхнула еще раньше, пока я там окунался, ихтиандр, блин. Гера попридержал меня, мол, спешить некуда и, победно сжав кулаки, удовлетворенно улыбнулся. – Команда! И, взяв меня под локоток, сказал на ухо:

– Тим, я все понимаю, старый образ жизни, но не надо – и он кивнул наверх по траектории движения бабочки. – Сам понимаешь, девчата молодые, тянутся к свету, не гаси его, я про тебя наслышан. И, отстранившись, снова улыбнулся своей фирменной улыбкой дипломата, мол, я как друг говорю.

Глава 4

«И дивились Его учению,

ибо Он учил их как

власть имеющий…»

Кн. Марка, 1:22

Хочешь – не хочешь, нужно было идти знакомиться с коллективом, а это значит, идти пред светлые очи Оксаны. Уже поднимаясь по первым ступеням, я заметил, что дверь к шефу в дальнем тупике коридора чуть открылась и из нее, как мышь из мешка с мукой, юркнул незнакомый мне тип. Пробежал мимо лестницы и сквозанул в приоткрытую входную дверь. Интересно. Или на аудиенции был, или, проныра такой, залез в кабинет тайно и, услышав наш шум, смотался, опасаясь пришествия пастора? Вот это точно надо запомнить, а вовсе не взгляд, слова и формы Светки.