Самурай-буги

Два школьника, едущие на велосипедах по прибрежной дороге, слышат странный шум от залива, длинный дрожащий вой – так дикие звери воют от боли. Но они ничего по этому поводу не говорят. В это время года ветер выделывает странные штуки.

Мори приезжает в столицу префектуры, переодевается в туалете зала патинко, арендует другую машину. «Стар-вэгон-лусида», самый подходящий для такого случая. Пересаживает девчонок на пустой парковке, затем отправляется отдавать цветочный фургон владельцу.

– Как прошли съемки? – спрашивает цветочник.

– Неплохо, – отвечает Мори, выдавая ему вторую половину суммы. – Но все зависит от художественного редактора. Если ему не понравится, придется все переделывать.

Цветочник радостно кивает, пересчитывая банкноты. Переделывать – значит, еще столько же.

– Для такого мелкого бизнеса, как мой, появиться в журнале – это просто здорово. Такого еще никогда не бывало.

– Я прослежу, чтобы вам прислали несколько экземпляров бесплатно, – говорит Мори. – Звоните мне в любое время. – Он дружелюбно улыбается и кладет на прилавок визитку: «Тидзуо Накамура – свободный фотограф».

Цветочник кланяется, хотя какие-то подозрения у него все же остаются. Мори уже поворачивается к выходу, когда входит Ангел. Челюсть у цветочника отпадает. Женщина заполняет весь дверной проем – большая шапка волос, большой бюст, джинсовые шорты натянуты на бедрах, как на барабане.

– Машина не годится, – говорит Ангел, возмущенно покачивая кольцами серег в ушах. – Девочкам негде лечь.

– Заткнись и полезай назад! – обрывает Мори.

Ангел грозит ему пальцем:

– Эй, остынь, а? Относись ко мне вежливо, или я все скажу доктору.

– Погодите-ка, – мямлит цветочник, не отводя глаз от сосков Ангела – темных звезд под тоненькой белой футболкой. – Какие это фотографии вы делали? Вы на какой журнал вообще работаете?

– Специальный журнал для любителей, – говорит Мори через плечо, целеустремленно двигаясь к двери. – Не стоит об этом беспокоиться.

– Но – хой! – погодите!

– Стоп! Пусти меня, Мори-сан! – Ангел пытается высвободить запястье из его руки.

Мори не пускает. Он заставляет ее потерять равновесие, перегибает пополам и взваливает на плечо, как это делают пожарные. Тяжелее, чем он думал. Она орет и колотит его ногами по груди, пока он шагает с ней по улице. Сворачивая за угол на парковку, Мори видит, как цветочник выбегает из лавки. Он боится за репутацию своего магазина. Он собирается поднять шум. Мори ставит Ангела на тротуар и круто поворачивается, чтобы встретить неприятности лицом к лицу. Цветочник подбегает ближе.

– Не забудьте прислать бесплатные экземпляры, – шепчет он.

Часом позже Мори гонит «стар-вэгон» по скоростному шоссе. Девчонки позади слушают диско в дребезжащем кассетнике, поедают лапшу из чашек, сплетничают, смеются и ссорятся на полудюжине разных языков. Ангел сидит посредине – она болтает быстрее всех, смеется громче всех. Некоторые женщины реально внушают страх, думает Мори. Но никогда не следует им этого показывать.

Три

Похмельное утро дождливого сезона. Слишком низкое небо давит на город, как крышка. Медленная серая изморось с востока до запада, с рассвета до заката. Все мокнет, каплет, течет. Большая сырость.

Мори стоит у окна, глядя на залитые дождем улицы. Давящая головная боль. Треснутая кофейная чашка трясется в его руке. Внизу: поток зонтиков волнами по тротуарам, водоворотами у выходов из метро, ручейками через переходы в разных направлениях. Образуют колеи, сами того не зная. Все бежит по колеям. Просто ты не видишь те колеи, по которым бежишь.

Мори допивает остатки «Килиманджаро», ставит пластинку на проигрыватель. Орнетт Коулмэн, «Тот джаз, который будет». Шип, треск, но все равно только винил дает настоящий звук.

Кофе наконец начинает действовать на синапсы. Минувшая ночь: горшочек окинавского рисового пойла, на дне свернулась полуразложившаяся гадюка. С кем выпивал: бывший боксер, у которого сестра – «жена номер два» одного из начальников иммиграционного бюро. Шесть новых паспортов доставлены, за все заплачено деньгами доктора. Ангел настояла. Доктор просто сделал, что ему велели.

Мори идет через всю комнату к другой стене, глядит на маленький алтарь на полке шкафа. Для богов отложены сморщенный мандарин, рисовый шарик, завернутый в водоросли, бутылочка сакэ, купленная в автомате через дорогу. Когда бизнес в таком упадке, богам нечего надеяться на большее. Он закрывает глаза, складывает руки, молится, чтоб пришло благо – процветание, здоровье, энергия. Раньше никогда не верил в эти вещи. Раньше не нужно было.

Он тяжело садится, выдавливая скрип из старого дивана. Сегодня утром делать нечего, только смотреть, как дождь течет по окну, слушать Орнетта, продувающего музыку сквозь шип и треск, ждать, не зазвонит ли телефон.

Телефон звонит.

Она хочет встретиться на Аояме, в парижской кофейне – это самое парижское место на свете, включая Париж. Цены самые высокие в Токио, а следовательно – и во всей видимой вселенной. Согласно витрине, три дюйма чего-то липкого и в шоколаде стоят столько же, сколько Мори обычно платит за полную бутылку виски «Сантори Уайт».

Дверь из дранки с треском захлопывается. Мори стряхивает влагу с плаща, дыша парами окинавского пойла поверх аромата круассанов. Перед ним вырастает гладковолосый официант, на лице – оцепенение.

– Уважаемый покупатель! Здесь нельзя находиться с мокрым зонтиком. Просим использовать вот это!

Он подносит полиэтиленовый чехол, в который Мори пытается запихнуть свой старый зонтик с тяжелой ручкой и сломанными спицами. Зонтик не лезет. Полиэтилен рвется в клочья, под ноги натекает лужа воды.

Мори бросает зонтик официанту, тот ловит его у плеча, брызги дождя летят ему в лицо.

Мори поворачивается, озирается. С постера на стене смотрит молодой Ален Делон. Неплохой дождевик, да и шляпа тоже. Из колонок на потолке Серж Гензбур проникновенно напевает нечто нежно-непристойное. За столом сидят женщины в дорогой одежде, прячут любопытство под завесой сигаретного дыма. Какая может оказаться мамой-сан эксклюзивного ночного клуба на Гиндзе? Любая, кроме вон той неопрятной домохозяйки в углу.

Неопрятная домохозяйка поднимается на ноги и машет ему. Конечно, если смотреть сквозь очки, не такая уж она и неопрятная. Просто не старается, что объяснимо, когда приходится ударно производить впечатление на людей с восьми до двух, ночь за ночью, неделю за неделей, год за годом. Кимикр Ито – высокая, бледно-фарфоровый цвет лица, никакого макияжа. Возраст: между тридцатью пятью и пятьюдесятью. Только две вещи выдают ее профессию – глаза и голос. Глаза: тревожные, хотя на губах улыбка. Голос: медовый, как пирожные на витрине.