Самые интересные факты, люди и казусы всемирной истории, отобранные знатоками

В науке у нас состязательность до сих пор фактически отсутствует — или сохраняет уродливые формы. А российская экономика между тем всё больше погружается в мировую. Соответственно и конкуренция в ней становится повсеместной. Казалось бы, что-что, а наука должна стать реально востребуемой и соревновательной.

Наша наука в советские годы была слишком тесно вписана в социалистическое хозяйство. Отраслевые институты и конструкторские бюро рухнули вместе с отраслями. Фундаментальные же исследования, финансируемые из централизованного бюджета, не пережили провал этого бюджета. Сегодня значительная часть НИИ представляет собой железобетонные коробки с устаревшим оборудованием. Кадры, способные даже из такого оборудования выжимать значимые результаты, рассеялись — кто в торговлю, кто в сферу обслуживания, кто за рубеж. Оставшиеся — люди предпенсионного возраста и пенсионеры.

Даже при наличии платёжеспособного спроса возродить нашу науку можно только при притоке свежих кадров. А система притока сломана в годы либеральных реформ, когда расплодились менеджеры (а по- русски — «приказчики») всех мастей.

Между тем современные технологии опираются на развитую науку столь плотно, что без её возрождения мы в скором будущем утратим надежду даже на эпизодическую роль в мировой экономике, кроме разве что роли сырьевого придатка.

Очевидно, наша задача — в кратчайшие сроки воссоздать систему спецшкол, основанную на опыте, накопленном в советское время. И позиционировать их надо именно как школы нобелевского резерва. Это значит — не только повышать их собственный престиж, но параллельно формировать и систему полноценных научных учреждений, способных не просто принять пополнение, но и эффективно его использовать, не допуская вырождения, знакомого по всё тем же советским временам.

Платёжеспособный спрос на научные результаты — неплохая страховка от пассивности, но недостаточная. Нужны ещё многие организационные меры, и все они в основном лежат уже за пределами компетенции собственно учебных заведений...

Задача завоевания нобелевских медалей — вовсе не утопия. Это чёткая организационная цель, способная принести нашему научному образованию такой же прогресс, какой принесла спортивному образованию задача завоевания медалей олимпийских.

Но школа — исходный пункт всего маршрута к возрождению российской научной традиции. Начать надо со школы. И уж потом идти дальше.

Труд разума

Поговорим о взаимосвязи труда и разума. Экономика совершенствуется движением ума.

Ещё Гегель заметил: «Развитие — это тяжёлая работа, направленная против самого себя». Наше торможение в развитии началось не сейчас — ещё при Советской власти. Я в своё время направил в ЦК КПСС письмо, где предлагал приравнять интеллектуальный труд к производственному. Поскольку получалось, что «рабочие и колхозницы» производят, а учёные и инженеры — нет... К сожалению, письмо осталось без ответа. Партия — а за нею и вся страна — шла по заведомо ложному пути, морально и материально уничтожая целый класс производителей. Уже другая партия и другая страна продолжают следовать тем же курсом, хотя и под флагами другой расцветки, и с чуть изменёнными лозунгами.

В своё время бессменный секретарь компартии США Гэс Холл сказал в кулуарах: «Превзойдите нас, американцев, в производительности труда, и наши рабочие тут же совершат революцию». В этих словах по сути нет никакой гиперболы. В конечном счёте всё зависит от производительности труда — особенно если её оценивать не только по количественным, но и по качественным критериям.

Начиная по меньшей мере с середины 1970-х годов, мы жили совсем не в соответствии с производительностью нашего собственного труда. Нефтяные деньги создали иллюзию, что мы идём вверх. На самом деле труд в СССР становился всё менее и менее производительным. О России нынешней и говорить не приходится. Очередное обрушение цен на углеводороды и руду показывает это в полной мере.

Мне могут возразить: «А как же успехи военно-промышленного комплекса?» Но ведь ВПК в основном опирается на заделы ещё советской конструкторской мысли! Мы это всё досасываем. Практически ничего революционного за последние два десятка лет не произведено.

Цель моя — не клеймить власть, а тем более страну. Я хочу только обратить всеобщее внимание на одно из ключевых препятствий на пути к нашему развитию. Пусть придёт отрезвление. Тогда выстроим реальную систему координат — и в ней будет ясно, куда идти дальше.

Наши руководители должны обратить внимание на то, что страной управляет многовато юристов. Может быть, для этих профессий достаточно президента и премьера? А уже второй эшелон управленцев — непосредственно за ними — должен быть составлен из серьёзных технократов — людей, разбирающихся в производстве, науке и технике. Без этого ничего хорошего не будет.

У нас твердят как заклинание: «Инновации! Инновации!» Да! Они в высшей степени значимы и социально, и экономически. Но увы, в нынешней российской обстановке заниматься ими совершенно непрестижно да и попросту невыгодно. Государство должно следить за тем, чтобы престижным — и по возможности выгодным — становилось именно социально значимое.

Скорость, с которой у нас плодятся приказчики, адвокаты и торговцы, наводит меня на нехорошие мысли. Вот она в полной красе — непроизводственная сфера, с которой так долго — хотя зачастую и избыточно — боролись большевики. При либерал-демократах она подменила собой реальное производство — в том числе интеллектуальное.

Для нынешних молодых людей совершенно неромантично стать инженером, исследователем, изобретателем. Срубить лёгких денег, затусоваться на фабрике тщеславия, стать моделью — вот предел мечтаний.

Кстати, само слово «инженер» впервые появляется в 1170-м, когда английский город Дарем нанял себе в качестве архитектора некоего «Рикардуса ингениато- ра», то есть «Ричарда выдумывателя». А в русский язык слово пришло из Франции. Французский вариант слова в XV веке также возник на базе латинского ingeneum — «ум», «изобретательность», «остроумная выдумка». В более позднем варианте французское слово «инженьё» переводится как «ухищряться», «проявлять изобретательность».

Но сейчас изобретательность принято проявлять больше для карьерного роста и в целях наживы. «Ужасный век, ужасные сердца!» — как восклицал один из героев Пушкина.

Разве был после Николая I хотя бы один правитель или власть имущий, гордившийся тем, что он — инженер? У нас этого государя представляют личностью в значительной степени одиозного типа, символом тупой реакции. Но как раз при нём развернулась в полной мере политика народного просвещения. В центральной России для крестьян были открыты первые волостные начальные народные училища. В городах же политика Николая Павловича была направлена на преимущественное развитие специальных технических учебных заведений. Именно Николай I заложил основы инженерного образования в России, хотя, как водится, плодов этого труда сам уже не увидел.

В царствование Александра реформирование народного образования продолжилось, развивалась сеть земских учебных заведений. К середине 1880-х годов грамотность мужского населения в европейских губерниях существенно возросла...

Не в пример Николаю I Николай II абсолютно не понимал сути инженерно-технического прогресса. Его правление было запрограммировано на отставание в науке и технике. И если бы не крушение существующего порядка в 1917 году, случилась бы всеобщая Цусима — военная и гражданская.