Самые знаменитые влюбленные

Вообще-то Троцкий оказался одним из немногих любовников-мужчин Фриды Кало. Гораздо чаще у нее возникали связи с женщинами.Лесбийские приключения жены Ривера считал шалостями, но связь Фриды с Троцким его задела. В нем взыграло незнакомое прежде чувство ревности. Ему было не понять, что изломанная, физически тяжело страдающая Фрида всегда ставила самые высокие планки. Любить – так гения, отдаваться – так вождю мировой революции, а завоевывать – так весь мир.

Ривера же был проще. Однажды Фрида застала мужа в собственной спальне, занимавшегося любовью с ее младшей сестрой Кристиной. Ривера пытался оправдаться: «Забудь это как маленькую царапину!» Но Фрида не забывала ничего. И продолжала писать «тему, которую знала лучше всего». Измена Диего с сестрой превратилась в картину «Всего-то несколько царапин».

Вдобавок через десять лет брака Фрида все-таки подала на развод. Это был поступок: ее болезни все время обострялись, иногда она не могла передвигаться иначе как в инвалидном кресле, а все ее мечты о ребенке перечеркнул выкидыш.

Оставшись одна, Фрида еще глубже ушла в живопись, странную, глубоко личностную. Натюрморты и автопортреты. Чтобы все время иметь перед собой собственный образ, она окружала себя зеркалами. Врач по ее просьбе вставлял маленькие зеркальца в гипсовые повязки, иногда практически полностью покрывавшие ее измученное тело. А под пологом своей постели она закрепила человеческий скелет, прозванный Риверой «верным Фридиным любовником».

Ривера согласился на развод и дал деру, уехал из Мексики, тем более что и он попал под подозрение в связи с убийством Троцкого, а когда надумал вернуться, то ноги сами привели его в Синий дом. Видимо, толстяком руководило не только желание заставить страдать свою странную жену. Диего писал, звонил Фриде, предлагая соединиться вновь… И та дрогнула: отправила телеграмму в Сан-Франциско, сообщая, что приедет к нему в конце ноября.

В декабре 1941 года они поженились вновь. Кало поставила перед Диего ряд условий: они должны прервать интимные отношения, при которых его измены были невыносимыми для Фриды. Оба должны быть терпимы друг к другу, независимыми и дружелюбными. Ривера условие принял.

Вновь обретя друг друга, Фрида и Диего в унисон начали рассказывать гостям, что это они выхлопотали политубежище для Троцкого. Зачем? А чтобы заманить в ловушку и убить!

…Но им мало кто верил. От этой подогретой текилой парочки можно было услышать и не такое! Хотя если бы Диего пошел на поводу у своей ревности не столь извращенным декадентски-художественным образом, а более брутально, по-мексикански, то, вполне возможно, он, а не Сикейрос, начал бы разрабатывать планы по ликвидации последнего вождя мировой революции, которого Сталин считал реальным конкурентом. И, быть может, тогда бы Диего получил Ленинскую премию, а не Давид.

Во всяком случае, после этого яркого периода страсти коммунистические окончательно уступили место страстям художественным. Недоброжелатели Фриды утверждают, что она всю жизнь завидовала славе мужа и пыталась не отстать от него. Так это или нет, но выставляться вместе с мужем она не любила: «Диего, он такой весь героичный, но внешний. Жутко напористый (чего мне не хватает), но все же бесхарактерный», не возражала против участия в международных выставках сюрреалистов (как в Мехико в 1939-м), терпела причудливые аттестации: «примитивная авангардистка», «авангардная примитивистка». Впрочем, она вообще много терпела.

Искусство Фриды Кало – это ее автопортреты. И только. Но автопортреты-притчи-мифы-фантазмы: королева-инвалид, инфанта-мученица и мучительница, инквизиторша и еретик. Эти вечные корсеты и протезы, похожие на доспехи конкистадоров. Поддерживающие ее, но одновременно и сдерживающие – это аксессуары ее картин. Это ее броня.

Риверу будут поминать лишь как плодовитого фрескиста-коммуниста, Фриду – как первую художницу, разрушившую миф о рукодельнице с кистью и палитрой, а также миф о верной подруге и пропагандистке искусства своего благоверного. Строптивая мексиканка умудрилась опередить свое время, сделав тогда еще неведомое понятие «феминизм» чуть ли не девизом своей жизни.

Фрида Кало первой среди женщин и, конечно, задолго до авангардисток 70–80-х – Джины Пан, Синди Шерман и Кики Смит – поставила на «карту искусства» свою жизнь.

В 1939 году «папа» сюрреализма Андре Бретон, выехавший в Новый Свет с инспекцией и пришедший в восторг от картин Кало, уговаривал Фриду: «Сознайтесь, вы ведь все-таки сюрреалистка?» – «А что это такое?» – «Ну то есть вы полностью подпадаете под мое определение». – «Я ни под кого не подпадаю. В том числе и под ваше определение. Я выбираю сама». – «Тогда я вас окрещаю сюрреалисткой поневоле, по вашему незнанию».

Сам же Ривера всегда искренне восхищался картинами жены (и говорил, что она рисует лучше его), но подлинным первооткрывателем Фриды стала Эльза Скьяпарелли, экстравагантный модельер, подруга Сальвадора и Галы Дали. Это Скьяпа начала делать дамские шляпки в форме туфли, для особо продвинутых заменяя туфлю на огромный розовый, покрытый фосфоресцирующей краской член. В Париж, город еще более политизированный, чем Мехико, Фрида отправилась перед самой Второй мировой.

Атмосфера парижских кафе очаровала Фриду, но вот к сюрреалистам той поры она всегда относилась с еле сдерживаемой злостью, а по возвращении из Парижа заявила, что «такие вот интеллектуальные сукины дети расчистили дорогу всем гитлерам и муссолини!». Хотя непосредственность, самобытность мексиканской художницы подкупала даже ко всему вроде бы привычных интеллектуалов. Парижская выставка прошла с шумным успехом. Немногословная, кутающаяся в пеструю шаль, с вплетенными в волосы бусами, курящая одну сигарету за другой, Фрида благосклонно принимала знаки внимания. Критики спорили, она сидела, курила и попивала спиртное. Предпочитая на самом деле кое-что покрепче. Она была из иного мира, здесь не было людей с такой же еврейско-индейской наследственностью, не было тех, из кого бы так же фонтанировали творческие идеи. И потом… она скучала по своему неверному муженьку.

Фриде не удалось избежать того, что выпало и на долю «сукиных детей – сюрреалистов». Она, как и они, стала неотъемлемой частью масскульта, той его части, что маскируется под элитарность и высоколобость. А тут еще Голливуд с рассчитанной на среднестатистического зрителя историей героини. Но вполне возможно, что сама Фрида, всегда сохранявшая чувство юмора, к своей посмертной славе отнеслась бы с известной долей иронии.

Смогла же она, смеясь сквозь слезы, найти в себе силы и для того, чтобы открыть свою последнюю выставку в Мехико весной 1953 года. Незадолго до назначенного часа собравшиеся услышали вой сирен. Это на санитарной машине, с эскортом мотоциклистов прибыла виновница торжества. К этому времени она уже не могла ходить – ей ампутировали ногу, не могла рисовать – у нее дрожали руки, страдала от депрессии. Ее внесли на носилках и положили на кровать в центре зала. Фрида шутила, пела свои любимые сентиментальные песенки под аккомпанемент оркестра «Марьячи», курила и пила любимую текилу.

Этот прижизненный перформанс плавно перерос в посмертный, 13 июля 1954 года, когда с Фридой Кало, завернутой в знамя мексиканской коммунистической партии, в крематорий пришли проститься толпы поклонников. Мощный порыв раскаленного воздуха из печи поднял ее невесомое тело почти вертикально, взвил волосы в сверкающий ореол, и присутствующим показалось, что ее губы сложились в последнюю, соблазнительную и насмешливую улыбку.

Шутить со смертью было в стиле Фриды Кало. Не так давно ее делающие немалый бизнес на изделиях с коммерческой маркой «Фрида Кало» родственники выпустили книгу, в которой открыли «семейную тайну»: Диего Ривера помог своей умирающей жене уйти из жизни. В другом случае это стало бы сенсацией, но только не с Фридой Кало: своей жизнью она управляла как никто другой.

Чем больше проходит времени со дня смерти Фриды Кало, тем больше на свете ее поклонников. Ее любят геи и лесбиянки за открытый бисексуализм; любят коммунисты за ее коммунистического мужа Диего Риверу и за ее собственное членство в коммунистической партии; любят троцкисты за любовь к ней Троцкого; любят феминистки за то, что она – одна из первых женщин-художниц, возведшая свое женское начало на пьедестал своей живописи; любят писатели, сценаристы и режиссеры как неиссякаемый сюжет для собственных художественных фантазий; любят, наконец, «калоисты», возведшие Кало в ранг своей богини, совершающие паломничество в Мексику, чтобы пройти через знаменитый Синий дом Кало и Риверы. Эти последние любят ее просто так: за то, что она была такой, какой была.