Самый далекий берег

«Силен шеф, – с уважением подумал Кирьянов. – У меня на его месте глаза точно на лоб бы полезли, а ему хоть бы хны…»

Ему захотелось зажмуриться от ужаса – очаровательная Аэлита с детской непринужденностью обошла стол, уселась на его краешек рядом с мигающей картой, словно нарисованной в воздухе лучами света, положила ногу на ногу и уставилась на штандарт-полковника с бесстыдным любопытством эскимоса, дитяти природы, впервые в жизни увидевшего трамвай или антилопу в зоопарке.

Зорич бросил на Кирьянова беглый, совершенно бесстрастный взгляд, от которого обер-поручику захотелось провалиться сквозь землю. И ровным голосом осведомился:

– С кем имею честь?

– Значит, это вы тут главный? – спросила Аэлита безмятежно. – А вы красивый мужчина, такой обаятельно-замкнутый, словно на старинной гравюре с этими, как их… кавалергардами, да? И у вас, конечно, какой-то романтичный чин – штаб-тысяцкий, ротмистр… простите, я не сильна в истории, но эти золотые штучки у вас на погонах ведь что-то да обозначают, они совсем не такие, как у моего Кости…

– Совершенно верно, – сказал Зорич и перевел взгляд на Кирьянова. – Костя, не представите ли милую барышню? И не объясните ли, какими судьбами…

– Это… это Аэлита, – еле выговорил Кирьянов, чувствуя, что от жгучей неловкости, неправильности ситуации покраснел весь, от макушки до пяток, и от него можно прикуривать в любом месте.

– Совершенно верно, – сказала Аэлита, чье нереально изящное бедро коснулось светящейся карты, отчего та отчаянно замигала, изменив оттенки. – Аэлита фойл Гламертен, восьмая маркиза Денури, младшая графиня ан-Ретагон.

– Ах, вот как… – непринужденно сказал Зорич. – Да, разумеется, мне следовало догадаться…

У застывшего навытяжку Кирьянова создалось впечатление, что штандарт-полковник не просто отделался дипломатичной фразой, а в самом деле получил исчерпывающий ответ на некий висевший в воздухе вопрос. На лице полковника мелькнула тень эмоций – но не досады или раздражения, как следовало бы ожидать, а, скорее, скуки и примирения с неизбежным.

– Вот как… – повторил он, скучнея на глазах. – Я в вашем полном распоряжении, дорогая младшая графиня… долгие лета старшей. Чем могу служить?

– Это вы, жестокий человек, заковываете их в кандалы и бьете плетью? – спросила Аэлита с непритворно сердитыми нотками, показав кивком на Кирьянова. – Только не притворяйтесь, я читала… или в стерео видела… Такой же там был сатрап, красивый и холодный, как лед… Вам не стыдно?

– Помилуйте, за что? – спросил Зорич чуть-чуть растерянно.

– Ну, вы же командир здесь?

– Должен признаться…

– Значит, это вы за малейшую провинность караете офицеров, как зверь?

«Гос-споди, – подумал Кирьянов тоскливо. – Мне теперь на чердаке жить придется с неделю, пока все не забудется… вот только нет тут чердаков, очень современной постройки здания…»

– Милая младшая графиня, – сказал Зорич, моментально справившись с собой. – Право же, у вас неверные представления. Армия давным-давно избавилась от наиболее одиозных традиций прошлого, вы черпали знания из книг и стерео, которые не всегда отображают реальность, могу вас уверить…

– Честное офицерское?

– Честное офицерское, – подтвердил Зорич.

И глянул на Кирьянова с непонятным выражением в холодных глазах. Тот отчаянно прикидывал, как ему с помощью одного-единственного взгляда выразить сожаление, раскаяние, все возможные извинения, но так и не придумал. И пытаться нечего посредством одного взгляда отобразить столь сложную гамму чувств…

Он готов был провалиться сквозь землю – как человек, привыкший к иерархии, субординации, служебной лестнице, прекрасно понимал, в каком положении оказался. В жизни еще не выглядел столь нелепым дураком…

Что до Аэлиты, она как ни в чем не бывало восседала на столе, скрестив стройные обнаженные ножки, взирая на Зорича с кокетливой укоризной. Лакей монументом застыл в углу.

– Значит, это ваша яхта появилась на орбите вне расписания… – протянул Зорич. – И вы, насколько я понял, имеете честь состоять в дружеских отношениях с нашими офицерами?

– Именно так. – И она надменно вздернула подбородок. – Надеюсь, вы не имеете ничего против?

– Ну что вы, – сказал штандарт-полковник. – В полном вашем распоряжении, госпожа младшая графиня… Чем могу служить?

– Оставьте нас, – сказала Аэлита с той непередаваемо аристократической интонацией, которую Кирьянову, плебею сибирскому, ни за что не удалось бы повторить, проживи он хоть девять жизней. – Мне здесь нравится, я хочу уединиться с Костей, и вы будете мешать…

Кирьянов наконец зажмурился. Однако в комнате стояла тишина, гром не грянул, небеса не сотряслись, и земля под ногами не перевернулась… Пришлось открыть глаза.

– Ну разумеется, – сказал Зорич, встал и коротко поклонился. – Не смею мешать, младшая графиня… Если вам что-то понадобится, готов служить…

И он пошел к двери своей обычной походкой, проходя мимо Кирьянова, и бровью не повел. Ни тени гнева в орлином взоре – скорее уж Кирьянову почудилось в глазах отца-командира усталое сочувствие, но не следовало обманываться, сам Кирьянов на месте шефа ни за что не спустил бы подобных выходок: бог ты мой, кранты, кирдык, конец света, притащить в кабинет командира ветреную девицу, пусть и из высшего света, которая без церемоний выставила хозяина, дабы невозбранно… Жизнь невероятно усложнилась.

Едва за Зоричем закрылась дверь, Аэлита сделала небрежный жест, и монумент в углу мгновенно ожил: шагнул вперед, повозился с извлеченной из-за пояса золотой штукой, напоминавшей то ли вычурный жезл, то ли затейливый ключ…

На полу моментально возник из ниоткуда ворох белоснежных и рыже-черных шкур, даже на вид мягчайших, невесомых, пушистых, рядом с ними выстроились полукругом золотые и хрустальные подносы, заваленные диковинными фруктами, уставленные бутылками, кувшинами и некими затейливыми, разноцветными конструкциями, в которых смутно угадывались неизвестные яства. Кирьянов вновь ощутил себя чем-то вроде мальчика по вызову.

Еще один небрежный жест – и лакей улетучился в коридор, словно дух бесплотный. Аэлита спрыгнула со стола, мимоходом примерила забытую штандарт-полковником фуражку, полюбовалась собой в зеркале, сделала гримаску, повесила назад уставной головной убор и танцующей походкой направилась к вороху шкур. Опустилась в середину, опершись на локоть, легла в грациозной, нисколько не деланной позе, хлопнула ресницами:

– Костя, что ты стоишь?

Кирьянов осторожненько примостился на краешке, так же, как она, утонув наполовину в пушистом мехе. Невинно щуря глаза, Аэлита поинтересовалась: