Самый лучший комсомолец. Том 1

– У тебя везде «пока не лезу», – улыбнулась Вилка.

– Очень важно бить себе по рукам. Уж прости за нескромность, но три-четыре дня полного карт-бланша, и я могу развязать ряд местечковых конфликтов вплоть до введения в города воинского контингента, а самый смак – полноценную Третью мировую войну. С ядерными бомбардировками. Не переживай, – светло улыбнулся побледневшей Виталине. – Все такие сценарии до Главного донесены с просьбой ликвидировать дыры в безопасности Родины, а меня – своевременно осаживать.

Нихера они не сделают, национализма и ОПГ в Советском союзе нет и быть не может.

– У нас же как? На республику сажают авторитетного человека, который поддерживает выполнение плана, лениво выполняет распоряжения центра, а сам занимается самым увлекательным в мире делом – рассаживает на хлебные места своих людей, наслаждаясь полнотой власти и материальными благами. Что получается? Да это почти средневековое ленное право – заноси сюзерену сколько надо, товарищ барон, выставляй контингент в случае внешней угрозы, а так – делай почти что хочешь. Вот мы в Грузию образцово-показательно съездили, нам скормили пешку, и сидят довольные – государев человек свалил и в ближайшем будущем не вернется, можно спокойно сидеть дальше. Но спорим вон под той кислой рожей, – кивнул на первый ряд. – Уже зреет полноценная акция устрашения? Азербайджан – это хорошо: сигнал «не побоюсь снять, если зарвешься» послан и теоретически местными элитами впитан. Но, увы, обучаемость желанию погреть руки нередко проигрывает, и однажды придется повторить нашу поездку на качественно новом уровне, – вздохнул. – Но впереди у нас с тобой в ближайшие месяцы спокойный период «производственного романа» с редкими вкраплениями рабочих поездок с целью придания заряда бодрости местным властям. Крепись, агент Вилка, скука не вечна, и рано или поздно нам снова разрешат поработать как следует.

– Производственные романы мне тоже нравятся, – тепло улыбнулась она. – И мне с тобой не настолько скучно, как ты думаешь. Не комплексуй, пионер Ткачев! – потрепав по волосам, вернула подколку.

А вот и Эмин Самедов – азербайджанец из Акифьева тейпа, по совместительству – студент «Гнесинки» по классу вокала. Мне незнаком, но сколько музыкально образованных людей бесследно смывается ветрами Истории? Бахнул выданные ему во время исторической «встречи на рынке» «Черные глаза», зал принял нормально – продукт «дружбонародный», лезгинкосодержащий, худсоветы такое «подмахивают» почти не глядя. Кроме того – «слова Ткачева, музыка Ткачева», что нынче приравнивается к ГОСТу и автоматически выпускается в инфополе. Принц я или где?

Концерт закончился, и мы поторопились на выход – Роберт рядом, чую спиной эпиграммный прицел! Увы:

– Сергей Ткачев!

– Не надо меня эпиграммами прикладывать! – обернувшись, жалобно попросил я. – Вы взрослый, а я маленький, это нечестно!

Рождественский радостно заржал, протянул мне руку, я пожал, и он ответил:

– Запугали тебя, да?

– Не конкретно вами, а, так сказать, коллективным врагом, – улыбнулся я и подстраховался. – У меня некоторые тексты – подражание вам, Роберт Иванович. Не обижаетесь?

– Заметил! – широко улыбнулся он. – Не на что обижаться – вы же нам на смену придете, учись и переосмысляй на здоровье! – потрепал меня по волосам.

Неприятно – мужик же, но нормально – он же от чистого (с виду) сердца.

– А чего ты эпиграмм боишься? – ехидно улыбнулся он. – Не умеешь?

– Обычные стихи – скучно, – стер я с его лица ухмылку. – Недопесни, – развел здоровой рукой. – А эпиграммы вообще чисто обезьянье перекидывание фекалиями, но на типа-изящном уровне. Извините, на такую чушь Слово переводить правильным не считаю.

Роберт старательно запихал поглубже созданное мной впечатление зазнавшегося творческого мальчика на максималках, скомкано попрощался и свалил.

– Теперь он всем расскажет, какой ты грубый и зазвездившийся, – заметила веселящаяся от моего перформанса Вилка, когда мы наконец-то вышли под теплое полуденное солнышко.

– И хорошо, чем меньше коллег по цехам ко мне лезет, тем лучше – зачем они мне? Ах, небожители! – сымитировал щенячье обожание. – Уверен, у них много потешных баек есть – вплоть до пресловутых массовых оргий, но ребенку-то кто такое рассказывать будет? А про это ихнее «твАрчество» мне не интересно. А по работе нам пока никто не отказал и вряд ли откажет – лишним производственным мощностям кто не рад будет?

– Самый противный пионер в СССР! – ласково стебанула меня Вилка, и мы поехали к «репточке», где на другом конце коридора выделили закуток для «Ласкового мая», будем знакомиться.

В отличие от прошлого, этот состав – полностью «оригинальный», из незнакомых мне по послезнанию участников. Ребята – замечательные, играть умеют, мордахи – радостные (потому что Родина на важное задание направила – песни петь), а у вокалиста канонично-Шатуновский тембр голоса. Мечта всех Советских дам рождается прямо здесь!

Послушал про «Белые розы» и «Седую ночь», выдал хорошей бабушке-худруку «добро» на освоение остального репертуара (сразу на «гигант», а чего нам?), и мы отправились домой, чтобы прибыть к вечернему «Времени».

Программа вышла на загляденье, и на три четверти состояла из последствий нашей с Вилкой маленькой поездки: МВД пашет не разгибаясь, продолжая добавлять в «Глухое дело» (документальный фильм с таким названием уже разрабатывается, и им очень сложно – про Сережу Ткачева упоминать строжайше запрещено) новых фигурантов. На данный момент – тридцать два человека. Страшного словосочетания «ОПГ» так и не прозвучало, а в Одессе новый градоправитель – Бутенко Леонид Яковлевич. Ничего о нем не знаю – всех функционеров СССР не перегуглишь.

Послом работать товарища Неизвестного не отправили, сидит в СИЗО рекордный взяточник, ждет суда с последующим расстрелом. А что поделать? Не носи бакшиш государевым людям, вон, в уголовном кодексе так и написано. Тоже сорт естественного отбора, так с меня какой спрос?

А самое важное – начиная с этого выпуска все новостные передачи будут сопровождаться сурдопереводом, а в МГУ, на базе факультета иностранных языков, с осени начнет работу кафедра сурдоперевода – обратила наконец-то власть внимание на особо тихий кусок податного населения. Проверки «глухонемых» УПК продолжаются, и, похоже, вычистят там вообще всё – больно уж много энтузиазма на лице горящего глазами Щелокова – это ж какой цинизм, на инвалидах наживаются. Как минимум глава Всесоюзного общества глухонемых должность благополучно просрал – в его конторе нашли немало писем от курируемых им инвалидов с жалобами на беспредел. Проигнорировал ради бриллиантов в бачке унитаза – обыск показывали. Тоже в СИЗО теперь, бедолага.

Про повышение стипендий и зарплат работникам УПК (вообще всех, не только глухим по восемьдесят платят) – ни слова, но это и понятно, это тебе не цеховиков щемить, а целый бюджет перекраивать – откуда-то же надо денег перенаправить, пусть даже напечатанных и с маленькой покупательной способностью.

– Убирать? – спросила сидящая за столом Вилка, показав мне изрядно распухшую папку с «Глухим делом».

– Еще чего! – заржал я. – У нас же как? Показательная порка, потом полгодика тишины, и требуется новая показательная порка. Нет уж, заводи еще папку: «Глухое дело: часть два».

– Хорошо, – улыбнулась Виталина, и с видимым удовольствием на мордашке вывела название. – Будем ждать.

– Вот бы справить мне костюм себе из Ста-ли-на… – затянул я. – Из мистического тела крепче стали. На! – Вилка хохотнула, я поднялся с дивана и начал комично приплясывать. – На сапоги и галифе, да в белом кителе, и летать бы в нем быстрее истребителя!

Переждав смех, погрустнел:

– Все херово, поменялось все местами – на! Откровенно не хватает людям Сталина. И недаром в каждом доме и подъезде, все мечтают о реванше и возмездии!