Самый лучший комсомолец. Том пятый

Коробочки получились замечательными, с ярким рисунком по краям в виде водящих хоровод на зелененькой полянке под ярким солнышком китайских и русских пионеров. Идеологической нагрузкой идет сборник «А зори здесь тихие»/«В списках не значился», на китайском — Мао издал ее и «Марсианина». Первую — потому что про войну, такое всем пострадавшим от действий империалистов надо. Вторая — потому что в числе прочих застрявшему на Марсе главному герою помогают и китайские ученые. Ну почётно!

Параллельно думал о Громыко — такой он вчера в посольство осунувшийся вернулся за полночь — специально ждал, посмотреть. Все соки из товарища министра китайцы выпили. А вот Фурцева довольна — ее Цзян Цин очень уважает за политическое долголетие и позицию второго человека в государстве. Почти коллеги. Прибывшая гораздо раньше Громыко она интересных фактов и поведала:

— Мао с возрастом стал перенимать классические привычки китайского императора — например, проводит заседания Политбюро прямо в спальне, лежа в кровати в одних трусах. Зубы отродясь не чистил — полощет рот зеленым чаем и заварку жует.

— Воняет поди, — припомнил я и вправду никудышные зубы Кормчего.

— Воняет, но не скажешь же, — вздохнула Екатерина Алексеевна. — Не моется — теплыми полотенцами специальные люди обтирают.

— Это тоже императорское?

— Нет, это уже его! — хихикнула Фурцева и вздохнула. — Какой же у них тут гадюшник, Сережа — куда там нашему ЦК. Цзян Цин ненавидит всех, все ненавидят ее. Выскочка-актриса — вот кто она в их глазах. «Унесенные ветром» любимый фильм — это не связано, но все равно странно для жены Мао.

Знаем мы таких ненавидимых — не удивлюсь, если у нее уже экстренный план по захвату власти после смерти Мао под метафорической подушкой лежит.

Следом провели среди собравшихся конкурс по скоростной сборке «Русского кубика», который в Китае очень даже прижился. Призы тройке победителей — классические путевки в «Артек». Мало, но это — номенклатурные дети, а в свой и Олин лагеря, когда тепло станет, повезу нищих ребят из деревень: оно, конечно, рис, но мяса многие из них в глаза не видели.

На этом дела окончены, а значит подкатываем к китайскому куратору:

— Уважаемый товарищ Дун, теперь, посмотрев на реакцию китайских граждан на плоды моих трудов, я бы хотел вас попросить обеспечить мне возможность снять приличествующий песне видеоряд.

— Я с огромной радостью обеспечу все необходимое, уважаемый товарищ Сергей, — поклонился он и достал блокнот.

— Мне потребуется доступ к архивам вашей кинохроники. Разумеется, только той, что не обладает секретностью и напрямую связана с торжественными мероприятиями прошлых времен. Особо ценной была бы запись речи многоуважаемого товарища Мао о провозглашении КНР. Еще нужно найти кадры радующихся людей и снять новые — если возможно, за последнее я бы хотел взяться сам.

— Многоуважаемая Цзян Цин велела во всем тебе помогать, уважаемый товарищ Сергей, — поклонился он. — Провести ли парад для создания впечатляющих кадров?

Жесть.

— Уверен, впечатляющих кадров в истории Китая более чем достаточно, — отказался я.

— Желаете начать сегодня?

— Нет, посещение вашего прославленного музея я откладывать не хочу, — отказался я. — Завтра у нас свободный день, вот в него и займусь.

— Каких именно «радующихся людей» вы бы хотели снять?

Я перечислил.

— К завтрашнему утру все будет готово, — пообещал он.

Приятно иметь дело с диктатурой — только попроси, и вот тебе все что хочешь.

* * *

Прием в честь завершения нашего визита давали непосредственно в резиденции Мао, императорском дворце Запретного Города. Присутствуем не только мы, но и делегации всех нашедшихся в Правительственном квартале посольств — в том числе вражеских.

Шестичасовой концерт наших музыкантов прошел на ура, был показан на телевидении, а пластинки Цзян Цин обещала пустить в производство в самое ближайшее время. Народу на стадионе в тот день собралось десятки тысяч, и они натурально сходили с ума от свалившегося на них культурного шока.

Зал для приемов — роскошен: сияет золотом, украшен красными стягами и портерами Мао и Ленина. Хозяева приема — Кормчий с Женой — выглядят скромно: в темно-зеленых, полувоенного образца камзолах, и это задает стиль остальным. Мужской костюм уместен почти всегда, а вот дамам пришлось отказаться от платьев, отдав предпочтение парадно-офисному стилю.

Кормят тоже отлично — на укрытых белыми скатертью столах, помимо любимой Мао свининки в остром соусе с перцем наличествуют и вполне съедобные для неподготовленного человека блюда.

Прямо сейчас мы с Вилкой, стоя у колонны в поле зрения «Девятки» и китайской стражи (буду все азиатские охранные службы так называть), общаемся с носатым, смуглым и лысеющим французским послом.

—…и ваш визит был бы очень уместен, — закончил он пространно приглашать меня в гости в рамках развернутой Фурцевой программы.

— А разве такого рода приглашения не должен делать месье Сейду? — спросил я, имея ввиду посла Франции в СССР.

Пусть как все на прием записывается.

— Просто позволил себе воспользоваться удобной возможностью, — с улыбкой покачал он головой.

Я не хочу, но и обижать нельзя — мало ли как сложится.

— Я бы охотно посетил вашу страну — там есть Лувр и другие интересные места, но за одним из покушений на меня стояли ЦРУ, а ваша страна — член блока НАТО.

— Южная Корея… — начал было он, но был бессовестно перебит.

— Все лишь удобные пешки, — покачал я головой. — Извините, месье Легран, на нас смотрит многоуважаемый товарищ Мао, и я не могу себе позволить проигнорировать его сигнал, — и мы с Виталиной пошли к окруженному свитой хозяину дома, о чем-то жизнерадостно болтающим с Громыко, Фурцевой и американским послом. Последние выглядят не менее жизнерадостно — профессионалы. В руках у всех, понятное дело, бокалы — сам Мао пьет окрашенную для вида воду.

У никогда не пьянеющего Сталина подсмотрел, видимо.

Клипешник, для которого пришлось вскрывать отечественный спецхран — наши киношники записали эпохальную речь Мао в 49-м на цветную пленку — вождю и его жене понравился, что прямо сказалось на отношении ко мне — теперь в любимчиках хожу. Саму пленку из архива (для себя сделали пару копий) Громыко подсуетился преподнести в качестве подарка. Меня Мао в ответ наградил настоящим артефактом — лично переписанным высоко каллиграфическим почерком древним китайским стихотворением на свитке пергамента. Повешу на стену кабинета — прикольно, у кого еще такое есть?

— Вот такую молодежь способны выращивать коммунистические государства, — заявил вождь американскому послу, положив руку на мое плечо.

Присвоил, получается. Точнее — обобществил, он же марксист!

— Могут ли похвастаться такими семенами капиталистические плоды, мистер Макконахи?

Черноволосый, с безукоризненной укладкой американец легко сохранил на лице приятную улыбку:

— Не могу ручаться за всех, но в нашей стране хватает талантливых людей. Мы — нация мечтателей…