Самый лучший комсомолец. Том пятый

— Пошли отсюда! — выломав дощечку из всплывшего ящика, Виталина принялась отгонять паникующих крыс.

Бедолаги выбирались на лестницу, понимали, что там жарко и прыгали обратно вводу — и так по кругу.

Когда вода поднялась до груди, дышать не через трубу стало невозможно, обожженная кожа на голове молила выныривать пореже, но не выныривать совсем оказалось нельзя — инстинкты упорно заставляли высовываться и хватать ртом наполненный гарью раскаленный воздух. К счастью, скоро эта возможность пропала, вода достигла пола, и последний начал давать слабину, проламываясь по всему подвалу, обрушивая в воду обугленные мебель и балки с кусками шифера — прямо пылает дача генерала Щукина. Наш укрепленный уголок, к счастью, выдержал, а конвейер «приник к трубе — вдохнул — пустил следующего — выдохнул носом — дождался очереди — повторил» длился, казалось, тысячелетиями. КГБшники понятно — у них профессиональная выдержка и холодная голова, а я держался исключительно на упрямстве и нежелании завершать попаданческую карьеру так рано — а как на плоды трудов своих любоваться? Но план-минимум давно перевыполнен, и даже без меня история пойдет совсем по-другому.

Блики над головой в какой-то момент прекратились, и я попытался посмотреть на часы — тщетно, лампочка давно нас покинула, дышим буквально на ощупь. Через сотню «дыхательных циклов» над головой замелькали фонарики. Дядя Семен оттолкнулся ногами, всплыл, нырнул обратно и потянул за шивороты нас с Виталиной. Все, получается!

Когда меня вытянули из воды и положили на носилки, я откашлялся и улыбнулся склонившемуся надо мной силуэту, просипев обожженным горлом:

— Теперь мы оба с тобой горелые, деда.

И провалился в уютную, лишенную необходимости дышать в трубу по очереди темноту.

Глава 4

«Включился» я внутри «Скорой помощи», ощутив на лице кислородную маску. Я проверил на управляемость руки и попытался сесть. Псы кровавого режима, конечно же, не дали, понадежнее закутав оказавшегося голым меня в шерстяное одеяло. Зачем? Мне же жарко!

— Все хорошо! — заглянул в открытые двери машины Андропов.

— Отпусти! — просипел я в маску и закашлялся.

Я же цел и невредим! Ну осип, ну и что?

— Товарищи, Сергею нужен отдых, — сильно обидел меня деда Юра, плечо укололо, и силы начали стремительно меня покидать.

Следующее пробуждение случилось в самолете — спецбортом дедовским летим, мне как-то дяди из «девятки» экскурсию по нему проводили. Медблок тут знатный: от белизны аж глаза слезятся, а импортная аппаратура уютно пиликает и похрустывает.

— Все в порядке, отдыхай, — раздался словно из бочки чей-то голос, сгиб локтя кольнуло.

Задолбали.

Здравствуй, любимая палата в любимой Кремлевке! Как же я, сука, по тебе скучал! На сколько в этот раз? Месяц? Три? Полгода? И которая по счету ночь идет? Пойду спрошу!

Любимые ручки не дали мне сесть.

— Сережа, — просипела сонная, одетая в ночнушку Виталина, подстриженная до короткого ёжика. — Все хорошо, мы в Москве, лечимся. Говори тихонько, хорошо? — сняла с моего лица маску.

— Тоже сорт трубы, — прошептал я и скривился — больно.

Вымученно хихикнув, девушка выдала мне стакан с водой.

— У тебя отравление угарным газом, крысиные укусы, ларингит и острый пиелонефрит, — пока я пил, перечислила болячки.

— Бывало и хуже, — просипел я. — Пусти.

И, аккуратно держась за стеночку, медленно и печально сходил в уборную, по пути оценив отсутствие привычных цветов, рояля, дивана для гостей, стола с печатной машинкой и телевизора. Недолго, значит, лечусь, раз завезти не успели. Посмотрелся в зеркало — голова побрита «под ноль», но кожа вроде цела — паричок как Магомаеву (лысеет бедолага) носить не придется. Но некоторые волдыри имеют место быть. Сколько там перечисленный Виталиной «букет» исцеляется? Недели три? Вот настолько я тут и застрял в очередной раз.

Вернувшись на сдвинутую с Виталининой кровать, отдышался, подышал через маску и спросил:

— Досталось тебе?

— Федину досталось, — мягко улыбнулась она. — Ты отдыхай лучше, Сережа.

Ей-то говорить тоже больно, чего я лезу? У нас тут вариант хэпи-энда, значит и вправду можно отдыхать со спокойной душой.

Следующее пробуждение получилось почти идеальным — утром, разглядев слезящимися глазами одетую в халат и медицинскую маску — чтобы микробом на больного не дышать — сидящую в ногах маму.

Виталина уже успела одеться в спортивный костюм и отодвинуть свою кровать.

— Поросенок! — привычно нарекла меня родительница и осторожно обняла, поцеловав в щеку. — Куда лезешь вечно? Без тебя что ли не справятся? Лысая башка, дай пирожка! Болит? Давай маску уберу, — обрушила на меня шквал упреков и заботы и нажала кнопку у изголовья, вызвав врача.

Освобожденный нос ощутил жуткий запах гари — я ей, похоже, надолго пропитался.

— Все ок! — бодро улыбнулся маме и пожалел — губы треснули.

— Какой тут «ок»? — заплакала она. — Да ты в этой больнице уже чаще чем дома бываешь!

— Ты тоже.

— Молчи уже! — шикнула она. — Здравствуйте, Лев Львович, — поприветствовала лысого гладковыбритого упитанного врача.

— Снова здравствуйте, Наталья, — поздоровался он в ответ. — Доброе утро, Сергей.

— Здравствуйте, — прошипел я.

— Не утруждайся, тебе голосовые связки беречь надо, — посоветовал доктор, осмотрел мне горло и нос, пощупал лимфоузлы, послушал спину и грудь, измерил температуру и давление. — Воздержись от разговоров и резких движений, побольше пей и поменьше снимай маску, — мама тут же вернула прибор мне на лицо. — Через час приду поставлю тебе укол, а пока отдыхай.

— А? — промычал я в маску.

— Три недели, — улыбнулся глазами Лев Львович и покинул палату.

Я показал руками, будто пишу.

— Вот неугомонный, — вздохнула мама и достала из сумочки планшет с карандашиком и стопку бумаги.

«Наши живы»? — увидев первый вопрос, мама задрожала губами.

Прости.

— Живы, — успокоила Вилка.

«Значит все совсем хорошо. Не плачь».

Какой уж тут «не плачь»! Мама успокоилась только минут через двадцать — сильно перепугалась в этот раз. Ну нельзя мне не лезть — вон какой эффект от моего непосредственного участия получается удивительный, вся грязь моментально вылезает. Но выводы сделаем — без пары армейских взводов за плечами больше на «вражеской территории» в гости не хожу.

В дверь постучали — вошел груженый телевизором папа Толя.

— Чего сам-то тягаешь! — приложила его мема и кинулась помогать.

Когда «Рубин 401» занял свое место на тумбочке, Судоплатов-младший пожал мне руку:

— Напугал ты нас.

«Извините» — покаялся я.

— Да не передо мной извиняться нужно, — отмахнулся он. — Но я тоже переживал.

— Поедем мы, — вытерев остатки слез платком, мама поднялась на ноги с вымученной улыбкой. — Ничего?

«Ничего» — с улыбкой кивнул я. — «Приходите еще».