Самый романтичный выпускной бал. Большая книга историй о любви для девочек
Шрифт:
– Умеем, умеем… – Ника хихикнула, прикрыв рот ладошкой, и сделала серьезный вид. – Представила.
– Смотрись в меня.
– Ну… смотрюсь.
Ника выпрямилась и в упор уставилась на Акима застывшим взглядом.
– Ты так всегда в зеркало смотришься? – спросил Аким.
– А что? Да, так. Примерно так. А как в него надо смотреться?
– Понятно. Зеркало – не дурак. Оно и показывает, что ты официальная чинуша, которая вообще не знает, что такое улыбка. Никому не улыбается, даже себе. Даже себя не любит.
Ника
– Так?
– Вот. Уже лучше.
Аким заулыбался в ответ.
– Что теперь говорит тебе зеркало? – спросил он и снова широко, неестественно широко, улыбнулся.
– В зеркало забрался клоун. Он ржет. Надо мной.
– Ржут лошади, сеньорита. А я, зеркало, объявляю, что вы восхитительны, сударыня! Кстати, в зеркале отразилось твое имя. Прочти.
– Акин, – неуверенно «прочитала» Ника.
– Представляешь? Потрясно, да?
– Ничего себе! Почти как твое!
– Буду звать тебя Акином!
Посмеялись.
Аким подошел к Нике-Акину вплотную, взял ее за пальцы, поднял руку к своим губам и поцеловал. Один раз, другой, третий. Может, Ника сериал смотрит? Или она спит и видит сон? Все ужасно по-взрослому. Его голова коснулась ее груди. Он сжал ее пальцы. Нике стало страшно. Приятно. Страшно. Приятно. Чего больше – нельзя понять.
– Ника…
– Ты что? Пусти! Пусти, Кимка! – Ника изо всех сил тянула руку из Кимкиной.
– Пустил. Все!
Аким раскинул руки, и Ника порхнула в сторону. Аким по-прежнему улыбался, как клоун в воображаемом зеркале.
– Ненормальный, да?
– Ну почему ты так? – спросил он издалека. – Ты ведь знаешь, что нравишься мне. Давным-давно. Еще с марта. Знаешь, да?
– Нет! – отрывисто ответила Ника и помчалась к дверям. Ткнулась в них и растерянно обернулась на Зимина.
– Кимка, нас закрыли!
– Что?
Аким тоже поднажал на двери плечом. Заперто.
– Странно.
– И что делать? – Ника страдальчески смотрела на парня.
– А чего ты паникуешь? Мы в двадцать первом веке! – Аким вытащил из кармана телефон и передал Нике. – Трезвонь.
Они направились в середину зала.
– Кому звонить? Номера физрука у меня нету, уборщицы нету, даже директрисы в моем телефоне нет, представляешь?
– Им как раз не надо звонить, дэвушк. Подумают сразу всякую фигню. Мы же с тобой одни.
– Ну да, верно. Может, Наташку набрать?
Наташа не отвечала.
– Конечно! Она что, с телефоном на шее танцует?
Ни Лада, ни Саша, ни Геля – никто не брал трубку. Все о существовании сотиков просто-напросто забыли сегодня.
– А телефон Стрекаловой у тебя есть?
– Ей я не буду звонить.
– Почему? Порадуй ее сердечно. Расскажи, что тебя закрыли наедине с мачо, могучим и прекрасным, он распевает тебе серенады, смотрит влюбленными очами и носит на руках.
– Примерно так она поступала со мной. – Ника вспомнила о записке
Стрекаловой, которая ее обидела весной. Это было всего-навсего весной, но Нике казалось, что с того времени прошел целый век.– Правда? – удивился Аким. – Она рассказывала о мачо?
– Да.
– У мачо было имя?
– Конечно.
– Я его знаю?
– Да.
– Он тебе нравился? Мачо?
– Да. Нет… Нет, конечно же нет! (Как красивая открытка, как заокеанский артист!)
– Смотрите, сударыня. Я ревнивый и в ревности страшен! – Кимка сделал устрашающее лицо и зарычал, выставив вперед руки с загнутыми пальцами: – Р-р-р-р!.. Так и плати ей тем же.
– Ага! Лопнет от зависти, и мы будем виноваты.
– Это точно, – засмеялся Аким. – Трезвонь парням.
– Из парней у меня только ты записан.
– Оп! Мне звонить не надо, телефон дома, разбудит ма-па. Ладно, Дымка! Мы же не в смертельной опасности. Посидим… давай сядем. Мне с тобой сидеть в кайф. Тепло. Светло. Мухи не кусают.
– Тебе тепло! – Ника поежилась в своем открытом беленьком платьице.
Аким снял пиджак и накинул на плечи девушке:
– Прости за догадливость. Так лучше?
– Да. Спасибо. Во попали!
– Наверно, все уже разошлись, – почему-то мечтательно сказал Аким.
– Не может быть! Танцы были в самом разгаре!.. Тише! – Ника прислушалась, подняв голову к потолку. – А если правда все разойдутся, что нам делать?
– Ночевать тут. Я на канате вниз головой, а тебе всю скамью уступлю. – Кимка засмеялся, кивнув на гимнастическую скамью.
– Ты, Кима, шутишь, а мне совсем не до смеха. Я папе позвоню.
– Зачем? Он не сможет нас выручить. Нет, позвонить ему надо, предупреди, что ты в безопасности, что ты с надежным товарищем и другом.
– Если я так скажу, он просто сойдет с ума. Он же тебя не знает.
– Тогда не звони. Все выпускники до утра гуляют. Родители в курсе.
– Кимка, я тоже хочу гулять!
Аким уже лез по канату. Добрался до потолка, посвистел Нике.
– Эге-гей! Высоко сижу, далеко гляжу!
– Ну и что же ты видишь?
– Прекрасное далеко!.. Нашу свадьбу! Я играю на балалайке, а ты пляшешь «Барыню»!
Ника вздохнула:
– Аким, я никогда не думала, что в один вечер ты можешь наговорить столько глупостей. И все одна за другой, одна за другой.
Они сидели рядышком на гимнастической скамье. Ника на стенку оперлась, Аким вперед наклонился и смотрел на ее лицо. Пальчики ее перебирал своими длинными пальцами.
– А я помню, как ты высоту брала. Ну, еще до восьмого. Помнишь? Тебе физрук планку переставляет и переставляет. А ты прыгаешь и прыгаешь. Берешь высоту и берешь…
– А вы орали: «Давай, Дымова!»
– А потом орали: «Ура-а!» А когда сбила планку – скулили… Сколько ты тогда взяла?
– Не помню. Но физрук поставил пятерку.