Самый страшный след
Шрифт:
Направляясь к лесочку, офицеры проследовали мимо железнодорожной станции и заметили там несколько молодых цыганок, ожидавших появления пассажирского поезда. Там же бегала ватага цыганских детишек.
Из покрытых пылью темно-зеленых пассажирских вагонов на станции Мытищи обычно выходили тридцать-сорок жителей небольшого городка, ежедневно отправлявшихся в Москву на заработки. Но даже среди этой малости находились те, кто был не прочь узнать свое будущее или судьбу не вернувшихся с войны близких.
Некоторые цыганки носили на запястьях связки разноцветных бус и монисто и за небольшие деньги предлагали
– Ну-ка, проверим одежку. – Подняв предусмотрительно прихваченный бинокль, Старцев принялся рассматривать висящие на веревках тряпки.
– Надеешься увидеть финский мундир без пуговицы? – поинтересовался Александр.
– Не надеюсь, а мечтаю, Саша. К сожалению, пуговицы отсюда не разглядеть, а в остальном… Если мы сегодня заметим его на каком-нибудь цыгане, дело завтра же будет передано в суд.
Да, о такой находке действительно можно было лишь мечтать.
Но, увы, на веревках висели цветастые блузки и юбки, светлые мужские рубахи и темные шаровары, платки и непонятные лоскуты материи…
В общей сложности наблюдение за табором длилось более полутора часов. Сначала Старцев с Васильковым изучали цыганский быт из крайних кустов подлеска. Затем, прячась за высокой насыпью, перебрались на другую позицию, чуть севернее. С нового места открылся вид на небольшой круглый пруд, куда молодые цыганские мужчины и подростки изредка водили поить лошадей.
Наблюдение не дало никаких практических результатов. Ни подозрительных личностей, ни странного поведения, ни шикарных обновок, купленных на добытые преступным путем деньги. И ни одного финского мундира.
– Напрасно потратили время. – Васильков спустился с насыпи и уселся на землю. – Обычные люди. Живут, как привыкли. Не судить же их за это.
– Судить пока не за что. А вот про «обычных людей» это ты зря.
– Не понял. Чем они отличаются о других?
Старцев внезапно вскипел:
– Да они только и смотрят, что плохо лежит! И ни одного лишнего движения на благо страны не сделают! Будь моя воля – всех бы принудительно заставил работать на заводах или в колхозах! По крайней мере, сейчас, когда страна от войны оправляется.
– Что ж, я не против, чтоб они работали. Только одного волевого решения маловато.
– Почему это маловато? – посмотрел на друга Иван.
– У них, брат, ни национальности, ни паспортов, ни жилья. И никакого социального статуса. Кого ты будешь принуждать к работе, если основная масса цыган не является гражданами СССР?
– Насчет паспортов спорить не буду. Но с чего ты взял, что у них нет национальности?
– Потому что не существует такого народа, цыгане. Ты разве не знал?
Старцев пожал плечами и глянул на часы.
– Первый раз слышу. Поясни. У нас еще есть минут десять-пятнадцать.
– «Цыгане» – собирательное название нескольких этнических групп, проживающих в десятках различных стран мира. И дело не только в
этом. Никто не может точно сказать, сколько их в каждой стране…Перепись цыган в СССР ни разу не давала точной статистической картины. Документов у них не было; ведя кочевой образ жизни, табор за год менял до десяти стоянок. Все это вносило в учет изрядную путаницу. К примеру, перепись 1926 года зафиксировала на территории СССР более шестидесяти тысяч цыган, а следующая перепись, состоявшаяся через одиннадцать лет, выявила их всего две с половиной тысячи.
Революция, Гражданская война и первые годы советской власти стали для всех слоев цыганского общества нелегким испытанием. Больше других досталось зажиточным цыганам: купцам, земле- и домовладельцам. Характер и ментальность не позволяли им вступать в открытую конфронтацию. Жизнь для них всегда оставалась дороже материальных благ, и поэтому даже оседлым цыганам, потерявшим все нажитое, приходилось уезжать с насиженных мест и начинать все с нуля.
«Раскулачивала» советская власть и менее зажиточных: забирала лошадей, кибитки, имущество. Но все потуги оказались напрасными – цыгане не желали становиться на путь социализма и раз за разом возвращались к привычной свободной жизни.
Большевики допустили серьезную ошибку, надеясь на то, что беднейшее цыганское большинство станет их союзником. По своей сути цыгане были аполитичны и не восприимчивы к классовой розни, так как наличие богатых людей всегда помогало им выживать. Ведь мелодичные цыганские романсы и зажигательные танцы всегда неплохо оплачивались денежной ресторанной публикой, и при этом обе стороны были довольны друг другом. Так называемое взаимовыгодное приспособление.
Поэтому в начале тридцатых годов Советская власть начала практиковать массовые облавы и высылку цыган в Сибирь и северные регионы страны. Поутихла эта волна лишь за два-три года до начала Великой Отечественной войны.
– …Саня, я всегда гордился дружбой с тобой. Ты начитанный, образованный, культурный… черт, даже не знаю, какой еще… Короче, умный! – выслушав товарища, сказал Иван. – Твой рассказ о цыганах, конечно, интересен. Только видишь ли, в чем дело… Я ведь тоже по духу интернационалист, да только сволочей не перевариваю. А сволочей среди них предостаточно.
– Ты о тяге цыган к воровству и нежелании трудиться на благо общества?
– Так точно. И не учитывать подобные качества этого с позволения сказать «народа» я в своей работе не имею права. Не имею! Ты вот сейчас распекался об их разнесчастной судьбе: дескать, и национальности такой нет, и притесняли их всячески… Может, оно и так. Да только мне сейчас вспомнился доклад комиссара Урусова в сорок четвертом году.
– Ты мне не рассказывал об этом. Что за доклад?
– Урусова тогда только назначили начальником МУРа. Собрал он весь свободный личный состав в актовом зале и, прежде чем обозначить задачи, мобилизовать, так сказать, поведал историю о Кузьме Песочникове. Слышал о таком?
– Нет.
– Песочников – старый большевик, руководил в 1918 году восстанием рабочих и солдат в Мурманске. Там же несколько лет боролся с контрреволюцией и саботажем. А умер в блокадном Ленинграде от голода. При этом знаешь какую он занимал должность?