Самый жестокий месяц

Почему Николь так разговаривает с ним и почему он не поставит ее на место?

– Женщина, с которой я говорила, работала в другом департаменте и на более низком уровне, – продолжила свой доклад Лакост, – но она говорит, что мадам Фавро была очень справедливым начальником и очень умной. Она нравилась людям. Я также говорила с ее боссом. Его зовут Поль Маршан. – Лакост заглянула в свои записи. – Он вице-президент «Исследований и разработок». Мадлен Фавро работала начальником отдела. Разработка изделий. Она к тому же тесно сотрудничала с отделом маркетинга.

– Значит, когда появлялось новое изделие, например телефон или что-нибудь такое, – сказал Лемье, – она участвовала в этой работе.

– Ее специализацией были информационные технологии. Очень важная область. Как говорит ее босс, она возглавила это направление незадолго до того, как уволилась.

Гамаш ждал. Изабель Лакост была одним из его лучших агентов, и если бы инспектор Бовуар по какой-либо причине ушел от него, то заместителем Гамаша стала бы она. Ее доклады были тщательными, четкими и лишенными всяких амбиций.

– Она состояла в браке с Франсуа Фавро, но брак оказался неудачным. Несколько лет назад они развелись. Однако ее босс не думает, что именно это стало причиной увольнения. Он спрашивал у нее, почему она уходит, и она высказалась как-то неопределенно, но ее решение уволиться было неколебимым, и он уважал его.

– У него были какие-то соображения на этот счет? – спросила Гамаш.

– Да. – Лакост улыбнулась. – Шесть лет назад у Мадлен Фавро был диагностирован рак груди. Месье Маршан полагает, что именно это вкупе с разводом и послужило причиной ее ухода. Ему было жаль терять ее. Я слышала это по его голосу – она ему нравилась.

– Уж не был ли он влюблен? – спросил Гамаш.

– Не знаю. Но его чувства, мне кажется, выходили за границы обычного уважения. Ее уход огорчил его.

– А потом она приехала сюда, – сказал Гамаш, откинувшись на спинку стула.

В дверь постучал Оливье – принес кофе и поднос с десертом. Он задержался несколько дольше, чем, на взгляд Гамаша, было необходимо, и наконец ушел, сметя крошки со стола, но не получив ни крошки информации.

– Детей у нее нет? – спросил Лемье.

Лакост отрицательно покачала головой и взяла шоколадный мусс в хрустальном бокале, украшенный настоящим кремом и малиной. Она подтащила к себе темный густой кофе, довольная своим докладом и ланчем.

Бовуар увидел, что остался один бокал с муссом. Лемье взял фруктовый салат, и Бовуар вздохнул с облегчением, хотя и продолжал взирать на агента с подозрением. Кто же это предпочитает фруктовый салат шоколадному муссу? Но теперь перед ним стояла ужасная дилемма – этакий кулинарный «Выбор Софи» [51] . Один мусс. Что делать – взять самому или оставить Гамашу?

Он вперил взгляд в десерт, потом посмотрел на Гамаша, который тоже не сводил взгляда. Но не с десерта, а с него, с Бовуара. По лицу его гуляла едва заметная улыбка и что-то еще. Бовуар редко видел такое выражение на лице шефа.

51

Имеется в виду роман Уильяма Стайрона «Выбор Софи», героине которого приходится делать страшный выбор в условиях немецкого концентрационного лагеря.

Грусть.

И тут Бовуар понял все. Понял, почему Николь до сих пор остается в команде. Почему Гамаш даже берет ее с собой сегодня.

Если офицеры, преданные Арно, хотели отомстить Гамашу, то наилучшим способом для этого было внедрение крота в его команду. Арман Гамаш понимал это. И вместо того чтобы уволить ее, решил сыграть в опасную игру. Он оставил ее в команде. Более того, он приблизил ее к себе, чтобы наблюдать за ней. При этом он делал так, чтобы она как можно меньше соприкасалась с другими. Арман Гамаш своим телом прикрыл их от гранаты, какой была Иветт Николь. Сделал это ради них.

Жан Ги Бовуар протянул руку, взял десерт и поставил шоколадный мусс перед Арманом Гамашем.

Глава двадцать пятая

Клара Морроу провела рукой по волосам и уставилась на работу, стоящую на мольберте. Как же это полотно так быстро из блестящего превратилось в дерьмовое? Она снова взялась за кисть и снова положила ее. Ей нужна была более тонкая кисть. Найдя такую, она обмакнула ее в зеленую масляную краску, чуть-чуть – в желтую и подошла к картине.

Но сделать ничего не смогла. Она больше не знала, что хочет сделать.

Волосы Клары торчали во все стороны, посверкивая синей и желтой краской. Она могла бы зарабатывать на жизнь как клоун Клара. Даже на лице у нее были мазки краски; правда, ее глаза испугали бы любого ребенка, подойди он поближе к такому клоуну.

Загнанные, полные страха глаза за неделю до приезда Дени Фортена. Он позвонил сегодня утром и сказал, что хотел бы привезти с собой кое-каких коллег. Это слово – «коллеги» – всегда возбуждало и интриговало Клару. У художников не бывает коллег. У большинства и друзей-то нет. Но теперь она возненавидела слово «коллеги». Возненавидела телефон. И возненавидела эту штуковину на мольберте, которая должна была вывести ее из безвестности, сделать заметной фигурой в мире искусств.

Клара отошла от мольберта – она стала бояться своей работы.

В дверях появился Питер:

– Посмотри-ка на это!

«Пожалуй, придется закрывать дверь, – подумала Клара. – Чтобы не мешали». Она никогда не мешала Питеру, когда он работал, так с какой стати он считает нормальным не только заговаривать с ней, но и ждать, что она выйдет из мастерской, чтобы на что-то там посмотреть? На кусок хлеба с дыркой, похожей на королеву? На Люси, засунувшую голову под ковер? На птичку в кормушке?

Все что угодно, если оно было лишено какого-то смысла, могло стать поводом для Питера оторвать ее от дела. Но Клара знала, что несправедлива. Если в чем-то она и могла быть уверенной, так это в том, что Питер самая главная ее опора, пусть он не всегда понимает ее работы.

– Быстрее!

Он возбужденно поманил ее рукой и исчез.

Клара сняла халат, при этом размазав краску по блузке, и вышла из мастерской, стараясь не зацикливаться на том, что испытала облегчение, выключив свет.

– Смотри.

Питер почти потащил ее к окну.

На деревенском лугу Рут с кем-то разговаривала. Но рядом с ней никто не стоял. Правда, в этом не было ничего необычного. Странно было бы, если бы нашелся кто-то, желающий ее выслушать.

– Подожди, – сказал Питер, заметив нетерпение жены. – Смотри! – радостно воскликнул он.

Рут закончила свою речь, развернулась и медленно двинулась по лугу к своему дому с полотняной сумкой, полной продуктов. Она шла, а следом за ней словно двигались два камешка. Какие-то пушистые камешки. Птицы. Возможно, вездесущие синички. Но в этот момент та, что шла первой, захлопала крылышками и чуть взлетела.