Сан-Сталинград

Поскрипел, разминая, шеей.

И понеслось.

Аркадий взмахнул невесть откуда взявшимся световым кладенцом, рубя врагов в капусту. Те и пикнуть не успели, как все и полегли.

Но на смену им прыгали из корабельного брюха на мчащийся к Солнцу поезд новые враги, и становилось их с каждым мигом все больше.

Тогда Аркадий, одной рукой отбиваясь от наседающих врагов и перехватывая огненным клинком на подлете пули и энергетические лучи, другой подхватил Пашку поперек груди и сиганул прямо в космос. Пашка только и успел, что ухватить за загривок верную Чапу — а Дикобраз сам ему в ногу вцепился, обхватил, словно древесный ствол, и дико заорал.

В прыжке робот Аркадий отсек вражескому кораблю часть борта и глубоко вспорол необъятное корабельное брюхо. Теперь врагам надолго сделается не до нас, подумал Пашка.

С диким кошачьим мявом, вцепившись друг в друга, все четверо падали теперь туда, где смутно краснел в солнечных лучах среди бездонной черноты космоса Меркурий, а навстречу им уже поднимались космические перехватчики с красными звездами на крыльях. Пилоты улыбались Пашке сквозь блистеры кабин и все, как один, показывали большой палец.

— Чего это они? — спросил Пашка Аркадия, но тот, как и прежде, опять замолчал.

* * *

— Видишь ли, Паша, — говорил грузный майор НКВД с черной щеточкой усов под носом-картошкой. — Ты ведь неспроста не помнишь своих папу и маму.

— Это почему это? — насуплено спросил Пашка.

— Все потому, мальчик, что у тебя их попросту не было, — ответил майор.

Пашка отвернулся, чтобы не было видно предательски блеснувших на ресницах слез, и стал смотреть на море.

Керамическая лодка резала острым носом тяжкие, ртутно-неторопливые волны металлического расплава, пробираясь в лабиринте проливов архипелага имени Красного Октября. Давешний пашкин попутчик сидел на веслах, короткими резкими гребками гоня лодку вперед с удивительной скоростью. Пашка с майором сидели на банке на корме. Кот Дикобраз свернулся клубком у Пашки на коленях. В ногах грызла косточку Чапа.

Над морем огромным мохнатым от протуберанцев шаром нависало Солнце, полускрытое сложным плетением гигантских строительных лесов и уже готовых секций великой энергостанции.

Жара здесь стояла еще та.

Меркурий был горячим цехом солнечной системы. Неимоверно высокая температура поверхности делала его всесистемной плавильней, не требуя никаких дополнительных затрат. Руда со всей солнечной системы стекалась сюда по рудопроводам и в трюмах огромных рудовозов — а потом расплавлялась энергией самого Солнца. Моря и реки расплава омывали базальтовые острова, на которых обитали дочерна загорелые металлурги. Прогулочные суда катали между островами экскурсионные группы туристов со всей системы, решивших взглянуть на то место, где выплавляется и куется мощь всемирного государства нового образца.

Путь Пашки и его спутников лежал к одному из островов Краснооктябрьского архипелага.

— Понимаешь ли, в чем дело, Павел, — говорил майор, обращаясь к Пашке по взрослому уважительно. — Когда вот-вот должна была грянуть война, в пламени которой мог сгореть весь наш мир, решено было сохранить для наших далеких потомков — или тех, кто придет нам на смену — самое дорогое, что только есть у прогрессивного человечества… Что у нас самое дорогое, Павел?

— Мудрость Вождя, — заученно ответил Пашка, не оборачиваясь.

— Правильно! — обрадовался майор. — Молодец! Все верно понимаешь!

— Я-то тут при чем? — спросил Пашка.

Ему очень хотелось разреветься. Как же так? Если у него нет ни папы, ни мамы с их геройским, пусть и придуманным самим Пашкой, прошлым — то кто он тогда на самом деле? Не человек? Может, он такой же заводной механизм, как Дикобраз, или бесчувственный робот, как Аркадий? Но он же живет, чувствует, думает, разве нет? А если нет, если он ошибается — то как теперь с этим жить дальше?

— При том, — голос майора сделался торжественным, — при том, Павел, что вся мудрость нашего дорогого Вождя заключена в тебе.

Пашка покосился на майора недоверчивым глазом.

— Да ну? — только и спросил он. И цыкнул сквозь щель в зубах струйкой слюны.

Слизняк не успел поймать слюну, и она тут же обратилась в облачко пара, которое немедленно рассеялось в ядовитой, полной испаренного металла меркурианской атмосфере.

— Да, Павел, — ответил майор.

И Пашка почему-то ему поверил.

* * *

— У Вождя нет детей, — рассказывал майор, в то время как лодка с каждым взмахом весел все больше приближалась к острову, темное тело которого было увенчано беломраморным дворцом со спускающейся к самому морю лестницей. Мрамор, конечно, был ненастоящий — для настоящего на Меркурии было жарковато. Но имитация была замечательной и радовала глаз своим ослепительным блеском.

— Совсем-совсем нет? — спросил Пашка.

— Совсем, — подтвердил майор. — Он пережил их всех. Ведь они были простыми людьми, ну вот как я, ты, Аркадий… гм. Ну, скажем — такими, как я. Насчет вас с Аркадием я погорячился.

Точно — робот, со внезапной тоской подумал Пашка.

— И тогда было решено… — рассказывал майор.

— Кем — решено? — спросил Пашка со внезапной злостью.

— Руководством, конечно, — и майор воздел палец кверху. Пашка проследил за пальцем, но ничего, кроме чернущего, в остриях звезд, неба, там не увидел.

Пожал плечами и стал слушать дальше.

— …Было решено взять у вождя маленькую-маленькую частичку его гениального тела — клеточку, понимаешь?

— Я в школе биологию учил, — Пашка с жалостью посмотрел на майора. Некоторые взрослые ну вот совершенно не умеют разговаривать с детьми. Дети — они же не дураки.

Они просто — другие.

— Отлично! — обрадовался майор. — Тогда ты все прекрасно поймешь.

Постараюсь, подумал Пашка.

— Из клеточки вырастили другую клеточку. А потом еще и еще. Много-премного. Все клеточки были одинаковыми, и в каждой хранилась вся — представляешь, вся! — мудрость нашего Вождя.

— Не представляю, — сказал Пашка.

— Я тоже! — радостно сказал майор. — Но это и не мое дело — представлять. Словом, из каждой клеточки наши лучшие ученые вырастили человека. Ребенка. Воспитали немного, с деликатностью и уважением, само собой, ведь это не простые детки были, да… А потом рассеяли по всей солнечной системе в спасательных капсулах, а все упоминания об этом стерли, и тех, кто дело с этим имел… гм, ну скажем, на другие работы перевели. Время было такое. Предвоенное.