Санаторий «Сказка»

Очищение страхом, очищение стыдом, очищение болью.

Сука! Тварь! Похотливый щенок!

И это твой восторг? Это твое восхищение? Раздеть меня на глазах у толпы? Смешать с грязью? Облить дерьмом и смотреть, как меня топчут ногами пьяные свиньи? За деньги! Трусливое животное, кто дал тебе право унижать меня? Кто дал тебе право калечить людей? Кто позволил тебе издеваться над людьми, словно над крысами? Кто дал право убивать? Кто прикрывает твой зад и почему ты до сих пор не сидишь в самой грязной, самой вонючей, Богом забытой тюрьме самого строго режима, что существует на земле? Как же так вышло, что ты спокойно живешь и здравствуешь, по шею утопая в крови? Что же за животное прикрывает тебя? Или животные? Не может быть, чтобы об этом не знали. Не может быть, чтобы целый город греет змею у себя на груди и не знает, что она делает по ночам. Где правительство? Где полиция? Где здравый смысл, человечность и Бог знает, что еще? Что-то же отличает людей от зверья? Так где же все это? И все эти люди, что беззастенчиво торгуются за мою честь, мое достоинство, прямо на моих глазах – что там у них в головах? Господи…

– Итак, тридцать семь пятьсот раз, тридцать семь пятьсот два, тридцать семь пятьсот три. Продано! Продано нашему постоянному посетителю, имя которого мы все НЕ знаем. Да и на хер оно нам не нужно!

По залу пробежался хохот.

– Сами снимете или доверите вашему покорному слуге? – ерничал Еврей, подходя ко мне. Он получал скотское удовольствие от происходящего, и все его существо, начиная от движения и заканчивая голосом, вибрировали и звенели, как натянутая струна.

– Давай сам, – пропыхтел обладатель густого баса откуда-то с передних рядов. – Меня че-то ноги уже не несут…

Снова волна смеха.

– Как скажете, господин.

С этими словами Еврейчик подошел ко мне достаточно близко, чтобы я учуяла запах его ненависти, смешанный с запахом молодой кожи:

– А ты неплохо пошла, сучка. Не ожидал, что на такой потрепанный товар будет такая хорошая цена.

– Тварь… – шепнула я, слыша в собственном голосе предательскую дрожь. – Как же ты подыхать не боишься? Как на том свете оправдываться будешь? Неужто думаешь, что тебе все это простят? Веришь, что не придется расплачиваться? Что все это сойдет с рук?

– Ну, как видишь, сходит, – сказал Еврейчик, улыбаясь мне прямо в лицо. И, обходя меня вокруг, становясь за моей спиной, он напевал что-то веселенькое себе под нос. Я почувствовала, как тесьма, которой затягивался корсет, стала слабеть.

– Не трогай меня! – рявкнула я.

– Извини, подруга, но за тебя «уплочено», – последнее слово он намерено исковеркал – все трое были очень грамотными, и это непроизвольно резало слух, потому как от таких сволочей…

Корсет ослаб, отпустил мое тело и спал с меня на пол. Толпа взорвалась аплодисментами и одобрительными криками. Горячий свет софит теплом обжег мое голый живот и грудь, которая все еще была прикрыта бюстгальтером. Стыд горячей волной окатил меня с ног до головы. Я мгновенно покрылась испариной, а голова просто взрывалась от прилива крови – она горела, объятая огнем. Я была благодарна лишь тому, что мое лицо спрятано под маской. Вот уж действительно, спасибо тебе, подлая тварь. Кровь пульсировала в висках и так сильно сдавливала голову, что мне казалось – я вот-вот отключусь. Может, я на это надеялась. Но сознание твердо сидело в голове, сжигая меня заживо на глазах у всех. Из зала посыпались комментарии, которые я не слышала из-за глухого эха собственного сердца, бьющегося прямо в моей голове. Господи, это ведь все не по-настоящему? Это все страшный, жуткий сон, от которого мне никак не избавиться. Я проснусь, и ничего этого не будет.

– Да, друзья мои, вы правы – на удивление неплохая форма для разведёнки и матери-одиночки. Верно?

Толпа одобрительно улюлюкала. Все, что мне оставалось, говорить себе – это нелюди, это звери. Перед ними не стыдно. Просто скопище пьяных свиньей. Перед ними не должно быть стыдно. Не может быть стыдно! Но стыд жег меня, и я физически чувствовала его пламя на своем лице, теле, в своей голове.

– Но давайте хорошенько рассмотрим третий лот сегодняшнего вечера, – и с этими словами он двинулся к Светке. Та больше не кричала матом. Она замерла, затихла, как это довольно часто бывает с ней в стрессовых ситуациях. Она просто смотрела на меня, тяжело и часто дыша. Я не смотрела на неё. Я вообще не могла поднять лица и оторвать глаз от пола. Меня жег стыд. Но тут, вопреки её обычному поведению, она заговорила со мной:

– Жми кнопку.

Я не сразу поняла смысл её слов. Не сразу осознала, о чем она говорит, а когда поняла, повернула голову и посмотрела на маску, закрывающую её лицо.

– Жми эту чертову кнопку! – снова повторила она мне.

Я ничего не могла говорить – кровь, приливающая к голове все сильнее и сильнее, сдавила горло так, что было тяжело дышать. А уж говорить и подавно.

– Жми, дура! – шипела мне Светка. – Какая разница как сдохнуть – от стыда или от падения? Лучше уж…

– Итак, друзья, начальная цена этого шикарного платья пятнадцать тысяч рублей. Кто готов дать больше? Из зала посыпались предложения, и, слушая стрекот голосов, больше всего я хотела, чтобы заткнулась Светка. Слишком уж тонка грань, так не переходи её, мать твою! Не искушай меня, ведь я сейчас слишком близка к тому, чтобы отправить тебя на тот свет.

– …пятьдесят пять тысяч три! Продано! – услышала я краем сознания. Я закрыла глаза, слушая, как Светка скулит сквозь стиснутые зубы. И когда толпа разразилась овациями, я поняла, что платья на Светке уже нет. Толпа неистово кричала скабрезности и мерзкие пошлости – Светка весьма недурна собой и, подогретые неизвестно каким дерьмом, члены начали брать верх над своими хозяевами.

Господи, ведь это все не по-настоящему, правда?

– Возвращаемся к лоту номер два! – заорал Херувимчик.

Начались торги за мои шорты. Пока шла неистовая торговля, я чувствовала, как трясется мое тело. И когда какой-то маньяк выкупил возможность раздеть меня до трусов, я уже тряслась всем телом. Чувствуя, как Херувим стаскивает с меня шорты, я лишь ждала, когда же стыд переступит грань. Когда же отключится голова, когда перестанет понимать и воспринимать? Когда же сжалится надо мной мое тело и выключит на хер весь этот бред? В реальном мире мужчины не раздевают женщин против их воли за деньги. В реальном мире, если мужику скучно, он заводит себе любовницу. Добровольно и по обоюдному согласию.

– Возвращаемся к лоту номер три! Итак, кто готов дать мне…

Секунды лились медленно, как мед. Горький, жгучий, острый, и когда Светка лишилась обоих чулок, я напрочь потеряла чувство времени. Мне казалось, мы вечно торчим в этом аду. Мне казалось, что я родилась и выросла здесь. Здесь же и подохну. Немного осталось. И одному Богу известно, почему еще ни одна из нас не нажала это чертову кнопку.

Я чувствовала, как с меня стаскивают обувь и как по ногам струится чулок вперемешку с чьими-то ладонями, и ощущала, как немеет что-то внутри меня. Я лишь закрыла глаза и слушала, как где-то там, на заднем фоне, в совершенно другой вселенной речь зашла о бюстгальтере. Моем или Светкином, я уже не понимала. Но я отчетливо чувствовала, как что-то ломается внутри меня, немеет и перестает болеть. Стыд, наконец, перешел из количества в качество. Я ничего не чувствовала, кроме горечи, но и та была немой и не кричала, а молчаливо стискивала зубы и терпела. Проходит все, пройдет и это. Ох, Соломон, надеюсь, тебе эта мудрость далась иначе.

Прикосновение горячих пальцев к моему телу освободило мою грудь, и я почувствовала, как свет от прожекторов обжигает её. Крики, овации, заезженные и весьма оригинальные скабрезные словечки. Я лишь закрыла глаза. Чужие взгляды скользили по моему телу, и я буквально чувствовала их на себе, как что-то мерзкое, грязное, липкое. Сотня, две, три сотни пар глаз, рассматривающие такое неидеальное тело, скривленные в насмешке рты, бросающие в воздух мерзкие мысли, место которым только в головах самых диких зверей. По щеке покатились слезы, обжигающе горячие.

И лишь когда на нас не осталось ничего, началось то самое интересное, о чем говорил Херувим.

– И вот мы с вами подошли к самому сладкому, – ворковал Херувим. – Я предлагаю начать с той, что помоложе, – крики одобрения полились по залу. – Отлично. На кону самый классический «трах».

Кто-то в зале возмутился, но Херувим настоял на своем:

– Давайте не будем торопиться. Еще вся ночь впереди. Мы успеем сделать все, что вам в голову взбредет. Так что давайте наращивать темп постепенно. Итак, классика, сзади, без посторонних приспособлений. Да – да, мой друг, бутылки из-под шампанского отменяются, а иначе наши дамы не дотянут до утра. Начнем с полсотни. Поехали!