Сандаловое дерево

Утром из ванной донесся шум — Мартин принимал душ. Я уловила запах сандалового мыла, проникший в гостиную вместе с тонким облачком пара. Потом в спальне застучали открываемее и закрываемые ящики, скрипнула дверца альмиры, с глухим стуком легла на комод щетка для волос.

Я лежала неподвижно, точно меня пригвоздили к дивану. Мартин прошел мимо, даже не взглянув на меня. Я смотрела на вентилятор — лопасти бежали по кругу. Совсем как мы — круг за кругом.

Стук из комнаты Билли сообщил, что сын не спешит наградить меня утренним поцелуем. Я заставила себя подняться и направилась в его комнату. Стоя на пороге, я наблюдала за тем, как мой ангел берет кубик, сжимает в руке, принимает бейсбольную стойку и швыряет кубик в закрытый голубой ставень. Глухо стукнув о створку, кубик упал на пол, где уже валялись другие. Билли собирался бросить следующий, когда я подхватила его на руки. На миг он замер, затем оплел меня руками и ногами.

Билли не пожелал снять пижаму, которую так не хотел надевать накануне вечером, а заставлять его я не собиралась, лишь натянула ему на ноги сандалии. Поджарила гренок и сварила яйцо, поставила в стаканчик в форме цыпленка, как ему нравилось. Срезала верхушку яйца, напевая «Шалтая-Болтая», и наткнулась на вялый взгляд сына. Я поднесла ему ложку желтка, который он любил больше всего, но Билли сказал:

— Я не голодный.

Лицо его было в красных пятнах, глаза припухли.

— Но ты и вчера не ужинал.

— Я не голодный.

Я опустила ложку.

— Я куплю тебе другую игрушку, Бо-Бо.

Он поставил сбитые локти на стол и, подперев подбородок кулачками, сказал:

— Спайк — не игрушка. Я хочу Спайка. — Губы дрогнули, но он добавил: — Я не буду плакать.

— Можешь поплакать, милый.

Но он не заплакал. Я обняла его, и мы вместе смотрели на остывающий желток. Билли принялся бить ногой о ножку стола. Я пыталась не обращать на это внимания, но — тук, тук, тук…

— Перестань, Цыпленок, — попросила я.

Тук, тук, тук.

— Билли, пожалуйста, перестань.

Тук, тук, тук.

— Ладно. Если не хочешь есть, ступай в свою комнату.

Билли ушел, а я заварила чай, приготовившись вновь услышать удары кубиков о ставень, но из его комнаты не доносилось ни звука. Ни стука, ни плача — ничего. Я направилась туда и увидела, что он лежит на кровати, свернувшись калачиком, поджав ноги к груди.

— Билли, с тобой все в порядке? — спросила я.

— Угу.

Я дотронулась тыльной стороной ладони до его лба. Жара не было.

— Уверен?

— Да.

Попытавшись распрямить ему ноги, я ощутила, как напряжены у него мышцы.

— Билли, солнышко…

— Я не плачу.

Боже. Глядя, как дрожит его тело, я сказала то единственное, чего не должна была говорить.

— Я верну Спайка, малыш.

— Правда? — Его лицо озарилось надеждой. — Обещаешь?

— Я постараюсь.

Билли долго смотрел на меня, а затем произнес:

— У тебя не получится.

— Милый, мы это уладим. Так или иначе, но уладим. Обещаю.

Билли сел и обхватил меня руками. Он не заплакал, просто уткнулся лицом мне в живот. Я вновь его уложила, и он тотчас же свернулся в позу зародыша. Я села рядом, провела рукой по его волосам. Спустя какое-то время дыхание выровнялось, он уснул. Эмоциональное истощение, подумала я. Как и у всех в этом паршивом мире.

Я глядела на съежившееся тельце, гладила по спине, пальцы осторожно пробегались по маленьким выпуклостям позвонков. Я так давно не видела сына без Спайка, что, казалось, он потерял часть самого себя — руку или ногу. Если выписать для него новую игрушечную собачку из Штатов, как скоро ее доставят сюда кораблем? И сможет ли она заменить Спайка? Но даже если бы мне удалось это сделать, поправить все остальное я не могла. Царапины на локтях покрылись корочкой и со временем заживут, и с потерей Спайка он смирится, но… клятые ниггеры?

Рашми вопросительно смотрела на меня, изогнув бровь. Объяснять я ничего не стала, не было сил. Сказала, что Билли плохо спал ночью и нужно дать ему выспаться.

— Возможно, я вернусь поздно. У меня дела в Симле.

Рашми с готовностью кивнула, и я ушла.

Я спустилась на велосипеде по холму мимо того дома — надпись так никуда и не делась, но в остальном деревня выглядела вполне обычно. Вспомнились слова Уокера: «В этой стране штиль сменяется бурей в мгновение ока». Я искала мальчика, отобравшего Спайка, но, разумеется, тот на глаза не попадался.

Дети сидели под баньяном, болтали на хинди, но стоило мне подъехать, как воцарилась почтительная тишина. Я быстро провела урок, не обращая внимания на ошибки в произношении. Я обманывала их — они заслуживали лучшего, но в тот день все казалось совершенно неважным. Мне нужно было в дом настоятеля церкви Христа, поговорить с преподобным Локком о Билли. Нужно было пообщаться с кем-то, кто обучен искусству мудрых советов и сострадания.

Преподобный Локк открыл дверь, но не расплылся в щербатой улыбке и не заявил, что я замечательная.

— Слышал, ваш малыш пострадал вчера в небольшой стычке, — сказал он. — Как он?

— Несколько царапин, но… нет, он не пострадал.

Преподобный Локк провел меня в свой кабинет, и мы сели на мягкие стулья.

— Вчерашний инцидент спровоцировал у Билли всплеск ненависти, а нам хотелось бы научить его совсем обратному. Даже не знаю, как донести до него, что ненависть к людям уродует человека. Это не оправдание воровству, но… как видите, у меня в голове путаница.

— Понимаю. — Добрый пастор сидел, сложив руки на коленях; благожелательное выражение его лица показалось мне маской, и я вдруг спросила себя, а каков он на самом деле.

— У вас есть дети?

Он медленно кивнул:

— Была дочь.

— Была?

— Она умерла.

— Ох, простите.

— Да. Война, знаете ли. — Он печально улыбнулся. — Но мы говорили о вашем сыне.

В сравнении со смертью дочери украденная игрушка выглядела сущим пустяком.

— Я не хочу, чтобы он научился ненависти. А сейчас он так злится.

— Не сомневаюсь. И в будущем ему еще не раз предстоит испытать злость. Та к что, возможно, случившееся — хорошая возможность научить его, как справляться с собственной яростью.

Пастор был прав, вот только как я научу Билли управлять своей злостью, если сама того не умею.

— Почему бы вам не начать с прощения?

— С прощения?

Я представила мальчишек, набросившихся на Билли, его заплаканное лицо и разбитые в кровь локти, их хохот, представила Спайка. Я-то понимала, что всему виной нищета и детские желания, но на другой чаше весов был Билли, и прощение во мне еще не созрело.

Преподобный Локк улыбнулся:

— Хотел бы я оказаться более полезным, но, боюсь, лучшего совета я вам дать не могу. Люди творят ужасные вещи по самым различным причинам — из-за нищеты, страсти, жажды власти, идей… список весьма длинный. Научите вашего сына прощать. — Он встал, как мне показалось, с трудом. — Простите великодушно, но меня сейчас ждут в другом месте.