Сандро из Чегема (Книга 2)

Глядя на перерытый дикими кабанами приусадебный участок Камуга, чегемцы по-своему оценили случившееся.

– - Да теперь ему и пахать не надо, -- говорили они, -- не такой уж он сумасшедший, этот Камуг.

Камугу слышать такое было очень обидно, и он, решив доказать свое полное бескорыстие, взялся за ружье. Он стал по ночам дежурить на своем приусадебном участке и до следующей весны убил пятнадцать кабанов.

Как истинный абхазец, хоть и открыватель всемирной идеи, Камуг свинины не ел. Оттащив за хвост убитого кабана к изгороди, он давал знать местным абхазским эндурцам, и те приходили к нему и по смехотворно низкой цене покупали его добычу.

– - Я беру деньги только за порох, пули и бденье, -- говорил Камуг.

– - Вот это чуднее всего, -- рассуждали чегемцы по этому поводу, -какая бы чума на нашу голову ни свалилась, а эндурцам, глядишь, все на пользу.

Измученный ночными бдениями, Камуг приспособил для передышки иногда дежурить свою жену. Но тут восстали чегемские старейшины. Смириться с таким нарушением абхазских обычаев они не могли.

– - Женщина по нашим законам оскверняет оружие, -- говорили они, -- а оружие бесчестит женщину. Неужто он этого не знает?

Тем более год тому назад остроглазый охотник Тендел, побывавший в городе, принес оттуда неслыханную весть.

– - Светопреставление!
– - закричал он, вступая в Чегем, и рассказал об увиденном.

Оказывается, он шел вечером по городу и заметил возле одного магазина старуху с ружьем в руках да еще с глазными стеклами на носу, сторожившую магазин. Старуха с ружьем в руках, охраняющая магазин, да еще в очках -- это потрясло воображение чегемцев.

Многие чегемцы нарочно ездили в город посмотреть на эту удивительную старуху. Они подолгу стояли поблизости от нее, жалея ее и удивляясь такому варварскому обращению со старой женщиной.

– - Чтоб я оплакал тех мужчин, что выставили тебя на позорище, -говорили одни по этому поводу.

– - Бедная, -- говорили другие, -- вместо того чтобы возиться с внучатами, она с ружьем в руках и с глазными стеклами на носу сторожит казенный магазин.

– - Что случилось с русскими, -- разводил руками кто-нибудь из чегемцев, -- какая порча на них нашла, что они своих матерей выставляют сторожить магазины?

– - Да они всегда такими были, -- находился какой-нибудь скептик.

– - Нет, -- качал головой кто-нибудь постарше, -- мы их помним совсем другими. Кто-то под них подкапывается...

– - Уж не эндурцы ли?

– - Не, эндурцы, пока нас не изведут, за других не возьмутся...

Бедная старуха, бдительно следившая за этими непонятными ночными делегациями чегемцев, однажды не выдержала и засвистела в свисток, призывая милиционера.

– - Да у нее еще свистулька на шее!
– - поразились чегемцы, нисколько не обеспокоенные ее призывным свистом, а еще более потрясенные количеством предметов, находящихся при старухе, несовместимых с обликом почтенной старой женщины: ружье, глазные стекла, свистулька.

– - Теперь свисти не свисти, -- сказал один из чегемцев, -- просвистели твою старость твои родственники с мужской стороны, чтоб я их оплакал.

Милиционер, явившийся на призывный свист, к своему несчастью, оказался абхазцем, и ему, вместо того чтобы водворять порядок, пришлось обороняться и от чегемцев и от сторожихи.

– - За что ее так?!
– - подступились к нему чегемцы.
– - Она что -сирота?!

Пытаясь объяснить причину, по которой старуху выставили сторожить магазин, милиционер сказал, что дело не в ее сиротстве, а в том, что новый закон теперь признал в городах равенство мужчин и женщин. Такое смехотворное равенство чегемцы никак не могли признать и удивлялись милиционеру, почему он, будучи облеченным властью и при оружии, признает такое глупое равенство.

С другой стороны, сторожиха пыталась узнать о причине любопытства чегемцев и требовала от милиционера решительных мер.

– - Они грабить не будут, -- успокаивал ее он, -- они просто никогда не видели сторожих, немножко дикие горцы.

Когда один из чегемцев, чуть-чуть понимавший по-русски, перевел остальным слова милиционера, чегемцы не только не обиделись, но увидели всю эту картину в новом истинном свете ее безумного комизма.

Неудержимо хохоча и вспоминая отдельные детали этой встречи -- особенно им казалось смешным, как она свистела в свисток, раздувая щеки и не сводя с чегемцев глазных стекол, -- они отправились ночевать к своему родственнику.

– - Мы, жалея бедную старуху, удивлялись ее дикости, -- смеялись чегемцы, -- а они, оказывается, в это время нас считают дикарями! Ха! Ха! Ха!

– - Выставить на ночь старуху с ружьем в руках, с глазными стеклами на носу и со свистулькой на шее -- уж дичее этого и эндурец не придумает! Ха! Ха! Ха! Ха!

– - И наш милиционер туда же!
– - вспоминали они попытки милиционера объяснить это позорище каким-то там равенством мужчины и женщины, признанной властью в городах.

И вот не прошло и года после такого светопреставления, как в самом Чегеме появился человек, заставляющий свою жену с ружьем в руках подстерегать диких кабанов. Этого терпеть было нельзя.

– - Ты бы еще купил глазные стекла и выставил бы ее с ружьем, как ту русскую сторожиху, -- язвительно заметил один из старцев, когда Камуг вошел в комнату, где сидели старейшины.

– - Да повесил бы ей свистульку на грудь, как дитяти, -- сказал другой.

– - Неужто ты не знаешь, -- добавил третий, -- что, по нашим обычаям, женщина оскверняет оружие, а оружие бесчестит женщину. Отправить жену в ночь с ружьем -- все равно что отправить ее в ночь с чужим мужчиной. Какой ты после этого муж, если отправляешь в ночь собственную жену с чужим мужчиной?!

Но тут самый старый из старейшин властным, но не оскорбительным движением руки остановил старцев и сказал Камугу, склонившему повинную голову, спокойные, мудрые слова.

– - По нашим обычаям, сынок, -- сказал он, -- женщина может взять в руки оружие только в одном случае -- если в ее роду не осталось мужчин, которые могли бы отомстить за пролитую кровь. Тогда женщина -- герой, и наш народ ее славит в песнях и сказаниях. Но чтобы абхазская женщина взяла в руки ружье и стреляла, да еще в такое гяурское животное, как дикая свинья, такого позора мы, сынок, не потерпим. Или покинь село, или оставь жену в покое.

И Камугу пришлось смириться. Истощенный ночными бдениями, бедняга Камуг умер до своего срока. В сущности, его можно назвать истинным мучеником идеи и причислить его к лику революционных святых.

Никак не оспаривая первенство Маркса, я предлагаю переименовать закон о прибавочной стоимости в закон Маркса -- Камуга, подобно тому, как закон сохранения веса веществ называют законом Ломоносова -- Лавуазье.

Я думаю, было бы справедливо, если бы имя нашего гениального самоучки хотя бы и с опозданием вошло в историю. В конце концов, он это заслужил своим открытием, своими страданиями и самозабвенной защитой трудящейся земли от паразитов-кабанов.