Сандро из Чегема (Книга 3)

А в следующее мгновение самец его почуял, семейство сгрудилось, и стрелять уже было невозможно, потому что охотник мог попасть в олениху, в оленят или мальчика.

А еще через миг странное оленье семейство рванулось в лес, и мальчик, почти не отставая, бежал за оленятами. Охотник, пораженный увиденным, как бы очнувшись, бросился вслед и, конечно, никогда бы не догнал мальчика, но тот, споткнувшись о лиану, упал на землю, и, пока выпрастывал ногу из лианы, подбежавший охотник схватил его.

Мальчик изо всех сил стал вырываться из рук охотника, он даже укусил его, но старый Беслан крепко держал его в своих объятиях. И тогда мальчик, поняв, что навсегда расстается с матерью-оленихой, закричал с невыразимой тоской, и этот крик расставания был первым звуком его человеческого голоса. Мать-олениха издали ответила ему трубным рыданием, ведь она любила его, как собственного олененка и даже сильней, потому что дольше, чем любого из своих оленят, кормила его молоком.

Старый Беслан принес мальчика к себе домой, крепко привязал его веревкой к тяжелой кухонной скамье, чтобы он не сбежал, но поближе к очагу, чтобы он не зябнул. Стояла осень, а мальчик был голым, и старому Беслану казалось, что мальчик может замерзнуть.

Со всего Чегема приходили люди полюбоваться ребенком, жившим с оленями. Мальчик ужасно тосковал по своей оленьей семье и ничего не ел целых пять дней. Старый Беслан давал ему хлеб, мед, сыр. Он приносил ему свежей травы, просяной соломы, но мальчик ничего не ел – ни человеческой еды, ни еды травоядных.

А люди приходили, рассаживались на скамьях вокруг него, гадали, откуда он, кто он и что все это предзнаменует. К вечеру пятого дня старый Беслан принес ему охапку ореховых веток, шелестящую желтеющими листьями, и бросил ее у ног мальчика, надеясь, что, может быть, он соблазнится этим козьим лакомством. И тут мальчик вдруг заговорил человеческим голосом, потому что человек ко всему привыкает, он привыкает даже к людям.

– Ты бы мне еще охапку папоротников принес, – сказал он старому охотнику. – Лучше дай мне молока… козьего, раз у вас нет оленьего…

Тут чегемцы страшно удивились, что мальчик заговорил по-человечьи, хотя до этого не уставали удивляться, что он ничего не говорит человеческим языком.

Старый охотник дал ему большую глиняную кружку молока, мальчик выпил его и стал говорить с людьми.

– Сначала отвяжите меня, – сказал мальчик, – я теперь никуда не убегу. Видно, судьба мне жить с вами, с людьми.

– Чей ты сын? – спросили чегемцы. – Давно ли ты попал в лес?

– Не знаю, – сказал мальчик, – я людей никогда не видел. Меня мать-олениха ребенком нашла в кустах и выкормила.

– Как?! – удивились чегемцы. – Ты никогда не видел человека, а сам разговариваешь с нами, да еще на нашем, абхазском языке? Разве такое слыхано?

– Слыхано, раз слышите, – сказал мальчик. – Вы за пять дней мне здесь все уши прожужжали. К концу второго дня я уже все понимал, что вы говорите. Дело в том, что олени говорят глазами. И я понимаю язык глаз. И вы, люди, когда говорите ртом, одновременно говорите глазами. И хотя не все то, что вы говорите ртом, совпадает с тем, что вы говорите глазами, я, сравнивая то и другое, научился понимать значение слов, которые вы говорите.

– Чудо-мальчик! – воскликнули чегемцы. – Божий сын!

– Придется мне наказать своего пастуха-грека, – вдруг сказал один из чегемцев. – Он у меня целый год пастушит и до сих пор не может говорить по-абхазски!

– Глупец, – мальчик поглядел на него своими большими оленьими глазами, – он же не знает языка глаз, потому ему трудно быстро заговорить на чужом языке.

– Откуда ты узнал, что он глупец?! – поразились чегемцы, переглядываясь. Они в самом деле считали этого своего земляка самым глупым человеком Чегема.

– Сначала по глазам, – пожал плечами мальчик, – а потом и по его словам.

И тут вдруг старый охотник Беслан расплакался.

– Чегемцы, – сказал он, – вы знаете, как погибли трое моих сыновей. Жена моя умерла от горя, оплакивая их. Наш бог, Великий Весовщик Нашей Совести, послал мне этого мальчика в утешение, чтобы было кому радовать меня на старости лет и было кому закрыть мне глаза в смертный час.

– Не плачь, – сказал мальчик и, подойдя к старому охотнику, прижался к нему, отчего тот еще сильней расплакался. – В прошлом году, – добавил мальчик, – когда волк зарезал моего брата-олененка, мама-олениха долго плакала. Мне ужасно больно, когда кто-нибудь плачет. Я буду утешать твою старость, но дай мне слово никогда не охотиться на оленей!

– Клянусь моими погибшими сыновьями, – воскликнул старый охотник, – я никогда не буду больше охотиться на оленей!

– Хорошо, – сказал мальчик, – я всегда буду жить с тобой… Дайте мне одно из человеческих имен, раз вы без этого не можете.

– Нарекаю тебя Джамхухом, – произнес старый охотник, – в честь моего младшего сына.

– Джамхух – Сын Оленя, – сказали чегемцы, – так будет лучше.

Они еще долго сидели в доме старого охотника, а потом разошлись, разнося весть о мальчике, воспитанном оленихой и овладевшем человеческой речью в пять дней. На самом деле он овладел ею в два дня.

Так Джамхух – Сын Оленя зажил в доме старого охотника, и не было сына добрей и мальчика понятливей и сообразительней. Он в один месяц усвоил все обычаи абхазов, а обычаев этих так много, что абхазы и сами иногда путаются в них.

В первое время ему трудно было привыкнуть к одежде, и он все норовил бегать голым, но потом и к одежде приучился. Играть он тоже в первое время любил с козлятами и телятами, а с детьми не играл. Он с ними начинал говорить о разных мудрых вещах, которых дети не понимали. Но потом, поняв, что дети его не понимают, он стал с ними играть, как с телятами и козлятами.

Мальчик только долго еще не мог привыкнуть к виду человека, сидящего верхом на лошади. Сначала он принял верхового человека за какое-то диковинное животное, но потом и к этому постепенно привык.

Однажды, когда чегемцы стали разбегаться перед взбесившейся буйволицей, он спокойно подошел к ней и вынул у нее из глаза кусочек коры, разъяривший буйволицу.

– Откуда ты узнал, – спрашивали чегемцы, – что она разъярилась из-за этого?

– Язык буйволов очень похож на олений, – сказал мальчик, – примерно так, как язык убыхов похож на абхазский.

Через десять лет о Джамхухе – Сыне Оленя уже знала вся Абхазия. Он жил со своим старым отцом, хорошо хозяйствовал, щедро давал людям мудрые советы и довольно точно предсказывал погоду и разные события. К этому времени он уже, кроме абхазского языка, знал язык греков, картвелов, лазов, черкесов, скифов. Кто к нему ни обратится, он всякому давал совет независимо от его происхождения.

Хотя советы его иногда оказывались не самыми правильными, а предсказания порой не сбывались, люди не слишком унывали. Люди, обдумывая и обсуждая советы и прорицания Джамхуха, всегда убеждались, что ошибки Сына Оленя бывали следствием его излишнего благородства…